«Сообразно с законом, Цинциннату Ц. объявили смертный приговор шепотом. Все встали, обмениваясь улыбками. Седой судья, припав к его уху, подышав, сообщив, медленно отодвинулся, как будто отлипал. Засим Цинцинната отвезли обратно в крепость.» — так начинается роман В. Набокова «Приглашение на казнь», который я читала сидя в конвойке N 4 Нагатинского суда перед приговором.
Сообразно с законом, судья Борисенкова объявила свой приговор голосом смертельно напуганного человека и было слышно, как страх сковал ее тело, отчего слова звучали как неловкое шипение раздавленной змеи.
Все происходящее на этом действе, которое по степени торжественности не уступало церковному таинству крещения, напоминало мне Набоковский сюжет. И я уже стала путаться, где абсурд романа, а где забавная правда жизни — настолько фантазии автора переплелись с моими экзистенциальными переживаниями.
Усталые тюремщики, нервный конвой, шепчущие судьи, ОМОН с автоматами, собаки, люди, послы, люди, собаки, собаки, наручники, прокурор.
«Кротость узника есть украшение темницы» — гласит второе правило тюрьмы Набоковского романа. И точно в книге, начальник конвоя перед выходом в зал суда обратился ко мне:
— Только не выкидывайте фокусы!
— Не волнуйтесь, будет все: и клоуны, и акробаты, и фокусники!
— Но я вас по-человечески прошу! — почти взмолился начальник конвоя.
— Ладно, так и быть. Догола раздеваться не буду, — успокоила я начальника и нас, веселой гурьбой, повели под неусыпной охраной в зал.
Собака, замыкающая нашу вереницу, не могла успокоиться и все тявкала на невидимого преступника. Было жаль, что для полного восторга нам не надели на ноги кандалы.
И пока меня вели на суд, пока я стояла в аквариуме в наручниках, пока улыбалась полицейским, милым незнакомцам в масках и журналистам — в голове играла цирковая музыка из фильма «Восемь с половиной» Ф. Феллини, идеально подходящая под атмосферу этой попкорн комедии.
И чувствуя в себе задатки экстрасенса, я ванговала себе срок в 6 лет, с максимальным приступом гуманизма в 5 с половиной. Но уж точно не предполагала такого срока для мальчиков, которых вагончиком подвезли к моему суду, чтобы скрыть истинные мотивы преследования и запугать как можно больше людей.
Они действительно судили меня за похороны, за все происходящее в Салехарде после смерти Алексея. И все это припорошили дискредитацией власти и насильственным свержением строя. Потому что уровень циничности, негодяйства и подлости в сути этого дела по экстремизму — пробивает дно даже нашей давно поехавшей российской действительности. И они это прекрасно понимают. Поэтому дело надо прикрыть ширмой, суд законопатить лживой справкой Центра Э и дать всем одинаковый срок. Чтоб не повадно было.
Потому что хотели как с Пригожиным. Тайно, тихо предавая забвению. Но не вышло. И надо мстить. «Тот-Кого-Нельзя-Называть» недоволен и напуган. Много шума. И черная паутина пауков чекистов стала ловить в свои сети и тех, и этих, и чтобы побольше и пострашнее наказание.
Как написано в моем обвинении «помогала организовать похороны А.Н. с целью дискредитации действующей власти и с целью насильственного свержения Конституционного Строя». И мне хочется спросить, если похоронами так легко можно свергнуть режим, то, что с ним не так? Он настолько расшатан?
На самом деле суть, конечно, не в этом, а в том, что я была в те ужасные дни в Салехарде и сняла видеообращение мамы Алексея к П. и СК, чтобы вызволить его тело из лап Ксеноморфов. Они хотели похоронить его тайно в Харпе. У них это не вышло. За это и мстят.
Мне больно за срок, который дали Артему Кригеру, Константину Габову, Сергею Карелину. Ребята честно и профессионально выполняли свою работу. Никого не убив, не изнасиловав, не ограбив и даже насильственно не свергнув никого с трона. (Вот же блин!) Но нас всех торжественно пригласили на приговор и при официальных лицах других государств вручили путевку в новую жизнь федеральной службы карательного исправления. И от чего парни должны исправляться в колонии? От чего должна исправляться я? От совести? От нравственных ценностей? От своих убеждений и моральных принципов?
Ха-ха-ха. Да черта с два!
Представление только началось!
Я прошу всех зрителей оставаться на своих местах! Клоунов не покидать манеж, тараканов и крыс не разбегаться с тонущего корабля!
Вы сами пригласили меня играть в этой пьесе. Так что сыграем. Шоу только начинается. Я не сдамся.
Про 10 апреля
Прения. Прения прошли феерично. Прокурор зачитала такое количество юмористических штампов, что я снова вспомнила в какой клоунаде я сегодня участвую!.. Звучали слова про «подрыв авторитета власти», «восстановление социальной справедливости» и «степень общественной опасности». А еще что я «прониклась личной симпатией к А.Н.» — это, видимо, мое самое страшное преступление. Я хохотала до слез.
«Когда-нибудь все эти материалы уголовного дела пойдут в музей [П]утинской глупости» — этим я подытожила свои прения и зачитала свидетельские показания Ильи, которые мне не дали огласить на стадии показаний свидетелей. Тогда суд не поверил, что человек, которого насильно депортировали из страны 1 августа, на самом деле является Ильей. «Пусть приходит в суд и сам дает эти показания» — ехидно комиковала прокурор.
Я знаю, что все ожидают от меня мое «Последнее слово». Думаю, эти 37 страниц текста, которые я назвала как работу Бориса Немцова «Итоги. 25 лет.» — является для меня самым главным материалом, который я когда-либо писала. Но цензуру не сможет пройти даже названия моих глав, что уж говорить о содержании работы. (Последнее слово состоит из Предисловия и 6 глав)
Во время того, как я зачитывала свое Последнее слово прокурор Тихонова и судья Борисенкова более трех раз останавливали меня и пытались запугиванием заставить замолчать. Я им напомнила о статьях УПК РФ (ч. 2 ст. 293 УПК) и (ст. 258 УПК), что подсудимого нельзя ограничить определенным временем и удалить из зала суда, выступающего с последним словом. И зачитала свою речь полностью от начала и до конца. Что вызвало неподдельный восторг у обеих.
Я верю, что когда-нибудь мое Последнее слово будет напечатано. Может, кто-нибудь из моих ярых поклонников, таких как секретарь суда, судья или даже сама прокурор Тихонова, передаст мое слово журналистам. Ведь никто никогда на них и не подумает…
В нашей стране возможно все, поэтому надежды я не теряю.
Я верю, что когда-нибудь все наши уголовные дела, политзаключенных современной России, будут обнародованы. И страна увидит за что сидели их друзья, соседи, коллеги, родственники… За какие абсурдные обвинения, клоунские мотивации и «неопровержимые доказательства» (типа изъятых резиновых уточек, поминальных фотографий политика и единственного свидетеля из «ГПУ- Ритуал») — за что реально сажали людей за решетки и давали сроки больше, чем за убийства. Гласность, люстрации и покаяния еще за советский террор должны состояться. Иначе жернова бессмысленной перемолки костей будут и дальше пережевывать уже наших детей и внуков.
«Архипелаг Гулаг», где именитый режиссер с Золотой маской днем работает до изнеможения, а вечером ставит спектакль и занимает 3 место в колонии — не должен существовать. Его пора закрывать. Навсегда.
В качестве послесловия
На следующий день после приговора у нас в прогулочном дворике произошло маленькое знаменательное событие: через бетонные стены, крышу и решетки пробился луч солнца, и в этом луче среди пыли, чьих-то волос и окурков появилась грязная сонная божья коровка. Всеми силами она старалась подняться в воздух, но, пролетев мгновение, падала в бетонную пыль двора.
Мы пытались подкидывать ее в небо, но она как Икар разбивалась о землю. Мы пытались подсаживать ее на самый верх стены, чтобы она доползала до краешка неба, но через время силы ее покидали, и она вновь пикировала в тюремную грязь.
Перестав ее мучить, я посадила коровку на руку, и мы пошли с ней гулять по кругу двора как два арестанта. И когда она отдохнула, я поднесла руку в луч солнца, как можно выше над своей головой — и божья коровка вдруг спокойно и грациозно взлетела в небо, одолев все препятствия решеток и высоких стен, словно разрушив своими крыльями всю эту тюрьму.
Мы с девочками радовались как дети и хлопали в ладоши. Первый узник нашего СИЗО обрел долгожданную волю, и мы все вместе оказались с ней вне этой крепости. В счастливом и свободном голубом небе. Золотого города.
Автор: Антонина Фаворская
