Осужденный на 5 лет за перформанс на Красной площади художник Павел Крисевич ответил на вопросы SOTAvision из ИК-5 «Металлострой». В письме акционист рассказал о своей семье и об искусстве.
— Совсем скоро (25 января 2025 года) заканчивается твой срок в колонии. Как проходят последние месяцы в заключении?
— Ну, если в целом, то люкс. Сейчас, когда уже точно понятно, до какой даты сидеть, я просто проматываю оставшиеся 100 дней чтением всего подряд, ну и инерционным рисованием котов. На работу меня здесь не пихают, учиться в ПТУ не надо, так что большая часть дня уходит в саморазвитие, точнее, просто в ту массу занятий, которые укоренились в моем тюремном образе жизни. Чтение, рисование, ну и написание писем. Вот и все дела.
— Какие отношения с сокамерниками и сотрудниками?
— Модель поведения с окружающими у меня выстроена на ироничном сосуществовании — я никого не трогаю, никто не трогает меня. Есть несколько человек, с кем можно общаться более доверительно; со всеми остальными разговоры в основном выстроены в ироничном ключе. Мне даже уже говорили, что со мной невозможно общаться, так как я все превращаю в шутку.
Чем меньше остается сидеть, тем меньше смысла к кому-то привязываться и просто знакомиться. В колонии вообще все условия, чтобы при желании ты мог человеку сказать только «привет» и больше с ним не пересекаться.
Я тут порой людям рисую в подарок разные зарисовки, ну и там поддерживаем совместный быт или просто бурное общение. Но со мной всегда мысль, что после освобождения ты сблизишься с единицами с того тюремного пути, что пришлось пройти.
Что же до отношений с сотрудниками, то за полгода уже разделяешь их на адекватных и нет. С кем можно пообщаться и кто может помочь в каких-то моментах с заявлениями и т. п. И на этом все. Могу просто сказать, что никто тут не перегибает, ну и общей адекватности хватает на неформальные шутки в перебрасывании фразами.
— Как продолжает жить твоя семья?
— С самого начала мое попадание в тюрьму сильно на жизни семьи не отразилось. Просто на воле я как-то осознанно отдалялся от родных как раз для того, чтобы моя творческая и политическая деятельность не вредила им.
Сейчас, со времени ареста, близость с семьей опять наладилась благодаря связи, письмам и т.п. Так что отрешенным от родителей я себя не ощущаю, ну и своим сидением в тюрьме никому не мешаю.
Жизнь в семье идет своим чередом. Младший брат неузнаваемо вырос, бабушка с дедушкой постарели, и, конечно, очень хочется вернуться на свободу и побыть со всеми.
За время тюрьмы у меня появилась своя собственная семья. И, естественно, безумно тянет к моей супруге, без которой я уже не могу представить себе свободу. Она стала моей музой и источником вдохновения. Да и просто хочется уже в свободном мире без решеток пожить вместе с ней, где нас не будет разделять «запретка» и расстояние.
— Как удается продолжать заниматься искусством в тюрьме?
— Как уже написал в начале, творчество идет по инерции. То есть я уже нарисовал всю эту массу работ, что планировал, и теперь рисую разве только ради удовольствия и привычки (если я пару дней не рисую, то меня начинает ломать, что я бездельник). Ну и само творчество в колонии в целом, может, куда более выработанное, нарисованное уже отработанным стилем, но в чем-то не такое самобытное, как в СИЗО.
В СИЗО почти недоступна канцелярия, кроме ручек и карандашей, так что приходилось выворачиваться из этого вот безрыбья условий, создавая условия самому. Рисуя на простынях, заваривая тушь и все такое.
В колонии я в любой передачке могу попросить цветных ручек или маркеров, ну и рисовать на акварельной бумаге. Плюс внимание к моей персоне чуть более прямое, нежели в СИЗО, где не было камер в камере. Здесь я всегда на виду и вписан в исполнение распорядка дня, так что слишком ярко творить не получается. Хотя та форма с рисованием котов на открытках, что выработалась в местных условиях, тоже неплохая. Как минимум, и в этом занятии мне получается выплескивать копящиеся эмоции в холсты, а значит, свою работу как художника я исполняю.
— Что думаешь о современном российском искусстве?
— А ничего не думаю. Я слишком долго сидел, ну и до меня почти не доходило событий из современного искусства. Ну, кроме историй с репрессиями, отъездом многих художников, некоторых событий в Европе с выставками и перформансами.
Собственно, я сейчас слишком вне дискурса современного искусства. Был бы в нем, то привычно бы всех хейтил, кроме близких знакомых художников. Что, впрочем, было бы типичным состоянием для любого современного российского художника. Но я пока просто не совсем могу понять, что хейтить или просто иронизировать в Твиттере.
Ясно, сейчас российское искусство отлично от того, что было в 2021 году. Те, кто уехал, со временем сольются с творческими влияниями, привычными для Европы. Хотя в чем-то уверен, что ребята, уехавшие в эмиграцию, если преодолеют кризис «оторванности от корней», будут делать гораздо более яркое и острое искусство, чем оставшиеся в России. Просто у них будет бесшабашность, свобода от ответственности перед государством. Короче, им будет легче воздействовать на пространство, пусть это и будет иногда переступать через некоторые законы, но искусство эмиграции будет острым. В России же по освобождении я как-то жду встретить либо людей, ушедших во внутреннюю эмиграцию, либо что-то казенное, ведь страна явно взяла курс на формирование нового соц-арта.
— Что, если пофантазировать, каким будет российское современное искусство через 10, 50, через 100 лет?
— Вообще, надеюсь, оно будет хорошим, и, значит, его даже на 10 лет нельзя будет предсказать. Хотя, конечно, мы и сейчас видим, что современный художник должен быть неотделим от технологий, что все больше творческих форм исходит из нейросетей и технологических гаджетов.
Всегда искусство впитывало в себя образы настоящего, поэтому как сложится процесс, то и ляжет отпечатком на искусство. Авантюризм покорения космоса, милитаризация или там трансгуманизм. Можно еще много накидывать, но лучше уж мы не могли бы это предсказать. Ведь, как и сказал, самое что ни на есть искусство непредсказуемо.
— Остался бы ты в России после начала войны, если бы снова был на свободе?
— Скорее всего, остался бы, но я, вероятно, просто загремел бы в тюрьму уже по другим статьям. Меня явно бы попробовали мобилизовать, ну и пришлось бы вокруг этого всего искать выход.
Честно, я пока сидел в СИЗО и наблюдал события 22-го года, мне невольно приходили идеи перформансов, за которые в этом уголовном напряжении я бы точно сел за дискредитацию. Даже не за смыслы перформансов, а за их факт. Просто страна стала другой, и теперь в ней нет места свободному творчеству момента.
С тем порывом, в котором я несся как акционист, я бы точно угодил в уголовную историю, если бы не сел за полгода до этого всего. Правда, возможно, я бы просто попал в историю с обменом, а не досиживал, как сейчас. А может, и нет, просто, как по мне, главное, чтобы художник был беспристрастен, как и хороший журналист, ну и не принимал никаких сторон до той меры, что начинал бы оправдывать творчеством неправды своего лагеря. И в чем-то, я думаю, неплохо выйти в настоящее из тюрьмы, ведь пока я остаюсь беспристрастен к происходящему.
