В разных городах страны наблюдается дефицит либо полное отсутствие препаратов, необходимых в психиатрии и неврологии. Так, в частности, произошло с атипичным антипсихотиком «Флюанксол», который применяют при лечении как депрессивных и тревожных расстройств, так и шизофрении и шизофреноподобных психозов.
Заказывать его приходится в других городах, но это тоже проблематично. По данным Ютеки, его нет в наличии ни в Иркутске, ни в Чите, ни в Новосибирске, — ни даже в Санкт-Петербурге. В Москве он представлен только в виде раствора для внутримышечных инъекций.
«Депратала», назначаемого при депрессии, генерализированном тревожном расстройстве, диабетической периферической нейропатической боли, хронических болевых синдромах, соматоформных расстройствах и других заболеваниях, нет не только в столицах, но и в Екатеринбурге, Казани, Воронеже, Перми. Препарат по замене подходит не всем, имеет неоднозначные отзывы и высокую цену. Согласно Аптеке.ру, «Дулоксента» в Екатеринбурге сейчас стоит от 931 рубля (без скидки — от 990), в Казани — от 962 рублей (от 1023 без скидки), в Воронеже — от 940 (1000 без скидки), в Перми — от 928 (987 без скидки). «Депратал» на том же сайте для этих городов не ищется вовсе. На «Ютеке» цены на «Дулоксенту» еще выше; «Депратал» тоже совсем не найти.
Нет в наличии и антидепрессанта «Леривон» — по данным «Фармацевтического вестника», за прошлый год не было продано ни одной упаковки из-за его отсутствия в аптеках. Та же судьба постигла и некоторые другие похожие препараты.
«У меня сейчас вместо отличных импортных нейролептиков просто аналоги российские похуже»
«Давно уже пью “российские таблетки”💀»
«Когда пила таблетки, то покупала российские, потому что забугорный “Ламотриджин” за 3 косаря как-то в копеечку влетал бы»
Такие ответы приходят десятками, стоит затронуть «больную тему». Не все импортные лекарства пропадают из аптек, некоторые просто стартуют в стратосферу в плане цены. И действительно, если тот же «Ламотриджин» — нормотимик, используемый при лечении биполярных расстройств, — российского производства («Канофарма продакшн», МО, Щелково) стоит порядка 300 рублей за упаковку, то импортные варианты (производства Венгрии, Польши и других стран) есть только по ценам от 1000 рублей.
Но тут хотя бы присутствует номинальный выбор. Со многими импортными лекарствами происходит одна и та же история: они на какое-то время пропадают из продажи, а потом появляются снова, но уже в виде российских аналогов. В большинстве случаев — куда более тяжелых, худшего качества очистки и, соответственно, вызывающих более сильные и частые побочные эффекты.
Отчасти это связано со значительным ростом потребления россиянами подобных препаратов. За 2023 год продажи антидепрессантов увеличились почти на четверть, установив анти-рекорд за последние десять лет. Замер производился относительно прошлого года, когда спрос на антидепрессанты совершил свой первый скачок: тогда продажи возросли более чем на треть в процентном соотношении. Теперь семимильными шагами эту группу препаратов догоняют и успокоительные — их потребление тоже выросло за прошедший год почти на треть.
На вопрос о причинах такого роста российские эксперты отвечают кратко: просто использование антидепрессантов растет по всему миру, да и вообще это современный тренд — нынешние молодые люди, по мнению СБЕР ЕАПТЕКИ, не стесняются обращаться к профильным специалистам. Вместе с этим расширился спектр применения препаратов в медицине, возросла диагностируемость. Директор по развитию аналитической компании RNC Pharma Николай Беспалов дополнил список причин: «Сначала на росте спроса на антидепрессанты отразились начало и последствия пандемии COVID-19, затем весь комплекс событий на Украине».
Один из практикующих московских психиатров прокомментировал ситуацию так:
«Сейчас вроде все вернулось. Ну, “Депратал” — дженерик. Оригинальная “Симбалта” есть. Российские дженерики тоже есть. “Леривон” морально устарел, когда есть “Миртазапин”».
Стоит ли говорить, что цена упаковки испанской «Симбалты» (28 таблеток) в Санкт-Петербурге приближается к четырем тысячам рублей? А отмеченный психиатром «Миртазапин» производит та же подмосковная «Канофарма продакшн».
С другой стороны, работник аптечной сети «Здравсити» сообщает: «Зарубежные лекарства теперь не выгодно поставлять, так как, во-первых, себестоимость стала выше, во-вторых, какие-то дополнительные налоги от государства (нам так объяснили), если компания закупает препарат из другой страны (даже если нет аналогов в РФ)».
Исчезновение (пусть даже и временное) какого-либо препарата может повлечь за собой слом всей схемы лечения, зачастую с трудом, буквально «с боем» подобранной. Это чревато резкими ухудшениями самочувствия, рецидивами, казалось бы, уже преодоленных заболеваний, в принципе снижением качества жизни.
«Я Макс, мне 26 лет, у меня рекуррентное депрессивное расстройство. 24 февраля я встретил в клинике неврозов в Петербурге. Состояние мое было плохое на тот момент, многие схемы лечения не помогали. Да и выбор препаратов в клинике был ограниченным. И начавшаяся война, конечно, усугубила мое состояние. Я вышел из клиники в еще худшем состоянии, чем когда ложился туда.
Когда я лежал в клинике, мне был назначен антидепрессант “Иксел”. Это один из немногих препаратов с норадреналиновым эффектом, который должен был мне помочь — и помог на какое-то время. Но когда я выписался, в продажах не было этого препарата и его пришлось заменить на “Дулоксетин”, который не подошел мне.
Через какое-то время я нашел хорошего психиатра в своем городе Калининграде, с которым мы на связи и сейчас. Он мне понравился тем, что с ним можно обсуждать варианты терапии на равных и он объясняет, как конкретный препарат в данном случае должен работать. Потому что многие врачи у нас назначают препараты абсолютно рандомно и без всякого объяснения, а если ты еще сам предложишь что-то, то на тебя посмотрят, как рекрут на вошь.
В итоге мой врач назначил мне терапию, которая мне помогла и придала сил, чтобы уехать из страны».
Но только ли наличие необходимых лекарств позволяет сказать, что психиатрическая помощь оказывается качественно и полноценно? Очень важна личность врача, и гармонично складывающиеся отношения с пациентом для продуктивного лечения едва ли не столь же значимы, как и фармакология.
Как у россиян дела с этим? Всякий ли пациентский запрос в последние два года может быть удовлетворен в полной мере, а, главное — безопасно? Возможно ли раскрыть свои сокровенные проблемы человеку, с которым ты чувствуешь себя «по разные сторонам баррикад»?
«Меня зовут Юля. За последние 2 года я не столкнулась с проблемами наличия моих лекарств, но я пью старые дешевые препараты, которые давно есть на отечественном рынке. Единственное, один из них года два назад пропадал из аптек месяца на 3 (мне удалось протянуть это время на имевшемся запасе), потом появился (препарат импортный, российский аналог был, и он считается уступающим по качеству зарубежным лекарствам).
Я болею 7 лет, после первых полутора лет лечения и подбора терапии я была в стабильной лекарственной ремиссии около 4 лет, но в последние 2 года мое состояние существенно ухудшилось. На фоне изменившийся ситуации в стране и эмиграции (я уже больше года живу не в России, и это был вынужденный переезд) у меня значительно выросла тревожность, появились другие проблемы со здоровьем. Весь последний год я постоянно на связи с моим лечащим врачом из России, мы корректируем лечение и ищем способы стабилизировать состояние. Мы не обсуждали с ней ее и мое отношение к политической обстановке, но, насколько я могу судить, наши взгляды во многом совпадают. Со стороны моего врача я ни разу не сталкивалась с критикой моих взглядов или обесцениванием моего состояния.
Еще до войны я работала с психотерапевтом какое-то время, потом мы прекратили занятия, так как у меня возникли некоторые вопросы к ее подходу в лечении. Позже я узнала, что она активно поддерживает настоящую официальную точку зрения на политическую ситуацию и внешнюю политику России».
Случается, что психологические или психиатрические проблемы впервые проявляются именно на фоне сильного и продолжительного стресса, — а именно такой у многих вызвала война в Украине. И без того сложное состояние в таком случае усугубляется недоверием, тревожностью и страхами. Те, кто не одобряет войну и политику властей, опасаются быть откровенными с лечащим врачом или психологом, поскольку не могут быть уверены, каких взглядов придерживается сидящий напротив человек.
«Я Тася, и моя психика всегда казалась мне железобетонной. Сквозь все житейские передряги, будь то разводы, увольнения, расставания и переезды, я проходила как ледокол, а потом случилась война, и я поняла, что я “Титаник”.
Никогда не думала, что можно не спать неделями. Выключаться на час-два, проваливаться в яму — да, но не не спать вовсе. И не есть. И, кажется, не дышать. И даже не плакать, потому что это живая реакция, а ничего живого как будто бы не осталось внутри. Сталкиваться с непониманием близких, ловить ненавидящие взгляды прохожих за повешенный на шею “пацифик”, не иметь сил спорить, потому что бесполезно и тлен. Самым опустошающим было вот это “не спорить” — и в доме поселилось молчание, торчащее острыми углами отовсюду, как рифы, как айсберги. Я шла ко дну. Наверное, это была самая настоящая депрессия, о которой я раньше только читала и слышала, уверенная, что мне это не грозит.
Месяца через три-четыре, перестав узнавать себя в зазеркальном враз постаревшем чудовище, я пришла к совершенно новой для меня мысли: мне нужна помощь. Психологическая. Хотя бы просто выговориться до дна. Без осуждения, без раздражения, а наоборот. Сразу поняла, что открыть гугл и выбрать любого из предложенных психологов, опираясь на цену и отзывы, как сделала бы раньше, больше не получится. А вдруг на том конце интернета окажется человек, который “за”? Или даже просто “невсетакоднозачник”? Ну, или ему будет банально все равно на не касающиеся его напрямую события, которые выворачивали меня наизнанку и распарывали по швам? Я не могла даже представить себе, что понесу вот это свое, болящее, раненое, яростно-бессильное равнодушному или, более того, “поддерживающему” человеку. Поддерживающему, но не меня. А как узнать? А, сунувшись узнавать, как не нарваться на донос (тогда они как раз начали расцветать пышным цветом)?
Так я промаялась еще с месяц, пока в телеграме не наткнулась на группу волонтерской помощи “Золотой ключик”. Всем страждущим типа меня там предоставляют несколько бесплатных консультаций, и они буквально вытянули меня из болота за косу».
Эльза, 37 лет:
«Когда моя страна сошла с ума, я, как и многие мои близкие, очень горевала и часто не вывозила бесконечный поток боли. Очень хотелось начать психотерапию, но из-за цензуры я боялась говорить о том, что меня волновало, даже психотерапевту, и потому не спешила его искать.
Все изменилось, когда мы покинули Россию осенью 22 года. Эмиграцию мы не планировали, наоборот, только что въехали в новую квартиру. Кукуха поехала. Я ходила на группы поддержки эмигрантов, и там многие плакали. Занималась спортом, ребенком, много гуляла, исследуя прекрасный город, в котором мы поселились… В общем, пыталась отвлечься от переживаний.
Я продержалась почти год. А потом поняла, что психолог уже не поможет, и отправилась прямиком к психиатру. Про его политическую ориентацию думать было некогда, нужно было спасать себя и своих близких. Интуиция меня не обманула, мне поставили диагноз «биполярное аффективное расстройство», и я уже полгода учусь жить заново.
Теперь у меня есть и психиатр, и психотерапевт, и группа поддержки людей с БАР. И знаете, мне по-прежнему не важна их политическая ориентация. Человек очень хрупок, его легко сломить, легко оболванить пропагандой, легко ранить неосторожным словом. Поэтому мы умудряемся работать, почти не касаясь политики.
Сейчас мне просто нужно снова научиться жить. И избежать самоповреждения и суицида. Так на меня повлияла война и эмиграция. Ощущение такое, как будто душа расщепилась.
Но я справляюсь».
