Наша корреспондентка Тоня Фаворская рассказывает из заключения о тюремном быте, поездках в суды и, конечно, о своих надеждах и мечтах. Очередная «записка от Тони» об ее мрачном феврале 2025-го.
“16 февраля в тюрьме я, конечно, думала об Алексее и о том, что произошло год назад. Но за то время, что я нахожусь в СИЗО, не было ни дня, чтобы я не вспомнила об Алексее. Поэтому не скажу, что в этом мире «дня сурка» эта дата прошла как-то особенно. Ибо у меня каждый день — это 16 февраля. Из особенного – приготовила кутью, используя рисовые хлопья (завариваемые кипятком), изюм и остатки меда. И под эту кутью и рюмку чифиря каждый, кто хотел, сказал слова в память об Алексее. На холодильник в этот день я поставила фото с Борисовского кладбища (которую мне кто-то прислал по ФСИН-почте) и печенье в виде уточки. Вечером я символично закончила финальную версию своего последнего слова, которое посвятила Алексею, и зачитала его вслух для девочек.
24 февраля (уже в другую трагическую годовщину) меня вывели в тюремную церковь, и там я поставила за Алексея свечку. Я знаю, что я не одна, кто в СИЗО 16 февраля поминал Алексея, и кто каждый раз в храме ставит за него свечи.
Сама служба 24 февраля ничем особо не выделялась. Как и в другие дни, прозвучали молитвы за «Воинов-защитников отечества» из-за «отца нашего святейшего патриарха Кирилла». Святейшего. (В эти моменты у меня в голове всегда появляется его великая цитата: «А Иисус Христос смертную казнь не осуждал».
Где-то посредине службы две заключенные (стоявшие рядом со мной) разговорились. И одна женщина все повторяла рефреном: «Когда уже кончится эта войнушка?» «Когда закончится войнушка?» — «А не договорятся никак,» — безэмоционально отвечала ей вторая. Вот такая «войнушка» на третью годовщину.
Следующую дату, 27 февраля, я уже «отметила» во автозаках и конвойке Нагатинского суда. В начале заседания я узнала, что в Москве задержания. Я очень надеюсь, что всех, кто пришёл почти память Бориса в этот день, отпустили без протоколов.
На самом суде я подала семь ходатайств (чуть больше, чем обычно, но также традиционно — во всем было отказано). Но суд тем не менее стал в этот раз исключительным — так как прямо в зале Нагатинского суда (минуя другие органы и инстанции) происходило законнотворчество! То есть закон сочинялся прямо на наших глазах! Это просто завораживало!
Суть в том, что я подала ходатайство, чтобы в качестве общественного защитника на суд допустили Нину Слободчикову. (Помните, у Олега Орлова таким образом на суде был защитником Дмитрий Муратов?) Даже не напрягаясь в придумывании причины для отказа, прокурор Тихонова – которая, собственно, была гособвинителем не только в деле Алексея, но и у Нины Слободчиковой, заявила, что для того чтобы быть общественным защитником, нужно иметь юридическое образование (а у Нины его нет), вот как!
И плевать, что в п. 2 ст. 49 УПК РФ русским языком говорится о том, что «защитником может стать близкий родственник или иное лицо», и ни слова о юридическом образовании. Так что предполагаю, что мы стали свидетелями принятия поправки в законы РФ сотрудником прокуратуры и судьей Борисенковой. Ставьте срочно эту эксклюзивную новость! «В Нагатинском суде в первом и последнем чтении принимают законы в УПК! Госдума больше не нужна!»
И такой цирк на каждом заседании.
После этого я благополучно сделала очередной отвод судье, а она опять не отвелась! «Нет никаких оснований», и я снова «злоупотребляю правом на защиту». Как здорово, что на закрытом суде можно делать, что угодно. Ко всему прочему, судья в разрез со ст. 243 п. 2 УПК РФ отказалась разъяснить мне мои права – каким образом адвокаты могут общаться со СМИ и могут ли передать мое Последнее слово? Под протокол судья Борисенкова отказалась мне это разъяснять. «Госдума — не место для дискуссий», — гласит известный мем. А суд — не место для поисков истины, — подытоживаю я свой рассказ.”
Автор: Антонина Фаворская
