Станислав Дмитриевский занимается общественной и правозащитной деятельностью со времен горбачевской перестройки. В 1989 году его арестовали за участие в первомайской демонстрации: тогда он был членом партии «Демократический союз». В последующие годы Дмитриевский участвовал в юридических инициативах и полевых миссиях в зонах вооруженных конфликтов в Чечне и на Донбассе.
В 2006 году суд приговорил Станислава Дмитриевского к двум годам условно по статье 282 УК РФ — за «возбуждение ненависти». Ранее, весной 2004 года он опубликовал в газете «Право-защита» тексты обращений бывшего президента непризнанной Чеченской Республики Ичкерия Аслана Масхадова и экс-вице-премьера Ахмеда Закаева. В текстах, взятых с сайта «Чеченпресс», содержалась критика российских властей и президента Владимира Путина.
За день до начала полномасштабного вторжения России в Украину Дмитриевский вышел на центральную улицу Нижнего Новгорода с плакатом «В Украине — братья, а фашисты — в Кремле». Тогда сотрудники полиции задержали его, но отпустили. После начала российского полномасштабного военного вторжения в Украину он снова вышел на протест с плакатом «Нет войне!». За это его арестовали на 14 суток.
Сейчас Дмитриевский живет в Грузии. Он возглавляет Центр документации имени Натальи Эстемировой, где собирают материалы о нарушениях прав человека в Чечне и на Северном Кавказе. Помимо этого, он оказывает поддержку гражданам России, задержанным за участие в антивоенных протестах.
Корреспондент SOTAvision поговорила с ним о том, что такое международное уголовное право, как работает механизм переходного правосудия и возможен ли международный трибунал по расследованию действий России в Украине.
Автор: Анна Плотникова
— Вы читаете лекции по международному уголовному праву в Свободном университете. Почему появился этот курс и зачем он нужен, если в России не соблюдается даже внутреннее право?
До 2022 года международное уголовное право было маргинальной сферой для российских юристов. В России никакие механизмы не действовали, все это было голой теорией. Мы, кто реально этим занимается, — очень узкий круг лиц. Из России, например, были судьи международных трибуналов, например по Руанде. А дальше — произошло 24 февраля 2022 года.
После этого кто только не начал говорить о международном уголовном праве! А уж после того, как в марте 2023 года Международный уголовный суд выдал ордера на арест Путина и Львовой-Беловой, — тут уже все начали рассуждать о международном уголовном праве. Но качество этих рассуждений… Мне хотелось плакать и забиться под плинтус от стыда, что там люди говорили. Я изначально планировал этот курс как «международное уголовное право для журналистов», чтобы хотя бы те, кто об этом пишет, понимали, как правильно задавать вопросы. Потому что большинство людей даже этого не может.
Потом мне Елена Анатольевна Лукьянова сказала: «Давай сделаем этот курс для всех, кто желает». В результате в прошлом году у меня получилась очень смешанная группа: есть известные политологи, есть люди с юридическим образованием, есть умные школьники 11-го класса. Я пытаюсь дать общее представление и объяснить, как мыслит юрист-международник — следуя Глебу Богушу, наверное, одному из лучших российских специалистов по международному уголовному праву.
Я считаю, что международное право — это наука понимания. Если люди хотя бы научатся мыслить как юристы и задавать правильные вопросы — это уже будет очень классно. То есть научить людей отрасли, которая сейчас крайне актуальна и для России в контексте войны, и для международного сообщества, и для нашей родной российской эмиграции, которая постоянно на разных форумах об этом рассуждает. К сожалению, качество этих рассуждений не всегда соответствует даже минимальному стандарту.
— Вы занимаетесь «переходным правосудием». Уточните, пожалуйста, смысл этого термина?
Это то, что называется transitional justice. Прежде всего речь идет о переходе от состояния диктатуры или недемократического государства к демократии. Или о переходе от войны к миру, или от гражданской войны и хаоса, когда в ходе вооруженного конфликта совершаются широкомасштабные и систематические нарушения прав человека, с которыми новой власти нужно как-то разбираться. В том, как она с этими нарушениями разбирается, и заключается суть доктрины «переходного правосудия».
Мы в нашей книге с Николаем Бобровским пишем: переходное правосудие позволяет выбирать путь между «Сциллой» и «Харибдой». «Сцилла» — это забвение, «Харибда» — это, условно говоря, месть. Между этими двумя крайностями новому демократическому правительству нужно пройти, разбираясь с прошлым. «Переходное правосудие» предполагает срединный путь: верховенство права должно соблюдаться, но при этом преступления не должны остаться безнаказанными.
— Но нам известно, что не все виновные в трагедиях прошлого понесли наказание, и сейчас ситуация наказания всех виновных тоже под большим вопросом. Что с этим делать?
Действительно, в истории человечества большинство зверств всегда оставались безнаказанными. По крайней мере, как пишет Антонио Кассезе [прим. ред. — итальянский юрист, специалист по международному праву, председатель Международного трибунала по бывшей Югославии и Специального трибунала по Ливану], «забытые» и «закопанные» преступления на самом деле никогда полностью не исчезают из общественного сознания. Со временем они прорываются новыми всплесками насилия и преступлений.
Россия — типичный пример. В 1991 году решили все простить и забыть. Бывших партийных чиновников, начиная с Бориса Николаевича Ельцина, не очень радовала перспектива подвергать самих себя каким-либо инструментам переходного правосудия. Господин Путин, в случае переходного правосудия, как организатор репрессий в Санкт-Петербурге и не только против инакомыслящих, лишился бы, скорее всего, возможности занимать государственные должности, а то и пошел бы под суд. Но вместо этого сейчас представляет угрозу для всего человечества — уничтожает Украину, трясет «ядерной дубиной». Вот почему мы говорим, что переходное правосудие очень важно.
Да, ни одна модель не способна привлечь к ответственности всех. Поэтому и существуют разные инструменты переходного правосудия. Например, когда мы говорим об индивидуальной уголовной ответственности, преследуются прежде всего организаторы и проектировщики репрессий. Рядовые исполнители, особенно если они лично не совершали тяжких преступлений— таких, как убийства или пытки, — могут получить амнистию в обмен на раскаяние и предоставление информации. На основании которой, кстати, и вышестоящие начальники могут быть освобождены от ответственности. В книге мы предлагаем именно эту модель.
Есть еще такой инструмент, как кадровая реформа. Одна из ее разновидностей — люстрация: ограничение для лиц, занимавших определенные должности в прежнем государственном аппарате, возможности занимать определенные должности в новом. Иногда этот запрет распространяется на сферу образования или другие чувствительные для государства и общества области.
Наконец, есть комиссии правды и примирения — как, например, в Южной Африке, где люди, даже совершившие тяжкие преступления, могли получить амнистию в обмен на полное раскрытие информации. Но это спорная практика, и в обществе ЮАР она получила неоднозначную оценку. Тем не менее в определенном смысле она была эффективной — потому что люди узнали правду.
Это вопрос конкретной ситуации и конкретной страны. Да, мы не можем гарантировать правосудие абсолютно для всех. Но нужно хотя бы сделать так, чтобы общество достойно попрощалось со своим прошлым и обеспечило его неповторение.
— 25 государств — членов Европейского союза обязались стать участниками специального трибунала по военным преступлениям России в Украине. Об этом сообщила верховный представитель ЕС по иностранным делам Кая Каллас. Каковы, с Вашей точки зрения, реальные перспективы полноценной работы такого трибунала и корректно ли его сравнивать с Нюрнбергскими процессами после Второй мировой войны?
Нет, с Нюрнбергскими процессами его сравнивать не нужно. Вообще современные механизмы международного уголовного правосудия не стоит сравнивать с Нюрнбергом, потому что с тех пор международное право претерпело очень большое развитие. В целом, что такое Нюрнберг? Это правосудие победителей — стандартные основания юрисдикции. В принципе, все державы, которые непосредственно принимали участие в суде [трибунала Нюрнберга], имели своих пострадавших от нацизма и могли в одиночку решить этот вопрос, но решили объединить свои усилия.
Международное уголовное право во многом базируется на доктрине универсальной ценности: нарушены универсальные ценности и совершены преступления, которые могут преследоваться любым государством, независимо от того, где они совершены, и каково гражданство преступников или жертв.
Что касается трибунала по преступлениям России в Украине, то он уже создан, и, если мне память не изменяет, 24 июня был опубликован его устав и договор о его учреждении. Примечательно, что в российских СМИ эта новость прошла как-то очень вяло.
В Уставе указано, что трибунал базируется на юрисдикции Украины. Украина участник договора и непосредственная жертва агрессии, ее граждане стали жертвами в результате этой агрессии. Таким образом, юрисдикция трибунала базируется на представлении о том, что Украина делегирует свою юрисдикцию государствам-учредителям в рамках Европейского союза.
Что касается эффективности трибунала, то у меня он вызывает определенный скепсис. В декабре 2024 года известный международный юрист, бывший президент специального суда по Сьерра-Леоне, эссеист Джеффри Робертсон опубликовал книгу «Суд над Путиным» — посвятил ее, кстати, Алексею Навальному. Книга вышла на английском и осталась совершенно незамеченной русскоязычным оппозиционным сообществом — что, на мой взгляд, удивительно! Была у меня мысль рецензию написать, но я просто был в определенном цейтноте [прим. ред. — недостаток времени], и тогда не успел это сделать, а сейчас я уже не знаю, есть ли в этом смысл. Книга, на мой взгляд, фундаментальная и очень важная, написана не только для юристов и очень простым, внятным языком юридического популярного эссе.
Робертсон сосредотачивается на ответственности главы российского государства — то есть Путина. Но самое главное, о чем он пишет: Путин, конечно, не придет в Гаагу «с повинной». Очень возможно, что он так и помрет юридически невиновным. Робертсон говорит о возможности наделять суды правом рассматривать обвинение в отсутствии обвиняемого. Это, конечно, плохая модель в обычной ситуации, но в нашем случае, когда крайне важно дать юридическую оценку действиям Путина и его окружения — это необходимо и с точки зрения права, и с точки зрения морали, и в интересах международной безопасности.
Суд, разумеется, должен ему назначить лучших мировых адвокатов — специалистов в этой отрасли права, тех, которые согласятся защищать господина Путина. И если так случится, приговор должен быть вынесен.
— Но Устав трибунала не пошел по этому пути?
Да, действительно. Проектировщики Устава согласились с тем, что, заочное разбирательство возможно, однако посчитали, что суд не может преодолеть международный иммунитет главы государства. В этом уставе есть статья 33, пункт 5-й: «Если обвинительное заключение касается главы государства, главы правительства или министра иностранных дел, судья предварительного производства не утверждает обвинительное заключение и дает распоряжение о приостановлении разбирательства до тех пор, пока это лицо не перестанет занимать эту должность, или ли пока не будет представлен соответствующий отказ специальному трибуналу».
Условно говоря, если вдруг Путин сам откажется от иммунитета и явится в Трибунал — только тогда производство может быть продолжено. В период приостановления судья предварительного производства не может предпринимать никаких действий по обвинительному заключению. Вот и все, понимаете?
Получается, что этот суд может заочно рассматривать, например, дела по обвинению министра обороны, командующего объединенной группировкой войск или других должностных лиц. Но преступление агрессии — это преступление прежде всего государственного руководства: не исполнителей, а тех, кто реально планировал и несет ответственность. В итоге можно судить «мелких сошек», а личный иммунитет главы государства сохраняется.
У Международного уголовного суда противоположная позиция. Поэтому этот суд лучше, чем ничего: он может предъявить Путину обвинения, опубликовать обвинительное заключение и приостановить рассмотрение. Он может заочно рассмотреть дела Герасимова или членов Совета безопасности, если будет доказано их участие в планировании агрессии. Но главный обвиняемый остается под «зонтиком» иммунитета.
Я считаю, что в данном случае проектировщики Устава пошли по гораздо более узкому пути, чем позволяет международное право. Украина, безусловно, имеет право преследовать Путина. И если мы говорим о делегированной юрисдикции, я просто не вижу логики в сохранении иммунитета. Думаю, сыграли роль очередные консервативные веяния, которые взяли верх. Они сформировали Устав хуже, чем позволяет действующее международное право. Преодолеть иммунитет можно было, но они почему-то испугались.
Полностью ознакомиться с концепцией переходного правосудия для России вы можете, прочитав доклад «Между местью и забвением», который Станислав Дмитриевским подготовил совместно с Николаем Бобринским.
