В Париже на пресс-конференции «Репортеров без границ» экс-журналистка Первого канала рассказала, что написала автобиографию «Между добром и злом. Как я выступила против кремлевской пропаганды». Книгу уже перевели на семь языков (английский, немецкий, французский, нидерландский, бельгийский, финский и румынский), в Германии она уже появилась в магазинах.
Сейчас Овсянникова в поисках издателя, который сможет опубликовать книгу на русском языке. А пока этого не случилось, с ее разрешения мы покажем вам две главы: о том, как журналистка вышла с плакатом в эфир программы «Время», и о тонкостях работы в международной редакции Первого канала.
Часть средств, вырученных от продажи книги, Овсянникова пообещала направить на помощь украинским беженцам. Ранее денежную часть премии «Вацлава Гавела» (12 тыс. долларов), полученную за свой протест, экс-журналистка передала волонтерскому фонду в Молдове, который помогает беженцам из Одессы.
Глава 1. Протест сродни самоубийству
— Три, два, один… Ведущий, в кадре! — кричит режиссер из студийной аппаратной. Его голос напряжен, но тверд. Эфир как эфир, таких у него были тысячи. Перед глазами — стена из мониторов.
— В эфире программа «Время». В студии Екатерина Андреева.
Ведущая сегодня в черном пиджаке, под которым — белая футболка с нарисованный красным сердцем. Каждый день с начала войны она надевает в эфир такие футболки. Каждый новый день — новая футболка и новое сердце. Сотрудники редакции теряются в догадках. Возможно, в этом есть какой-то тайный смысл. Но никто не задает лишних вопросов.
Строчки бойко бегут по экрану телесуфлера. Андреева чеканит каждое слово:
— Главные события дня: удар по мирным жителям. В Донецке после обстрела со стороны украинских националистов погибли десятки людей, в том числе дети…
— Разблокировали Мариуполь и начали массовую эвакуацию мирных жителей, которых неонацисты фактически держали в заложниках.
— Медалями за отвагу награждены еще одиннадцать военных, которые отличились во время специальной военной операции…
На часах 21.01. Еще примерно час и все, рабочий день будет окончен. В огромном ньюсруме, за спиной ведущей — несколько редакторов. Когда камера берет общий план, видно, как они сосредоточенно смотрят на экраны компьютеров. Зрители думают, что люди в студии следят за эфиром или мониторят новости. На самом деле в это время они совершают покупки в интернет-магазинах, бронируют отели и ищут, как побыстрее объехать вечерние пробки. До Екатерины Андреевой не долетают посторонние звуки. Ее место отгорожено высокой стеклянной перегородкой.
Метрах в семи от ведущей сидит полицейский и лениво копается в своем телефоне. За пределами ньюсрума еще два поста охраны. Трое секьюрити из собственной службы безопасности «Первого канала», одетые в черные костюмы, скучающе смотрят по сторонам. Они знают в лицо каждого сотрудника Дирекции информационных программ, но все равно каждый раз спрашивают пропуск. Вокруг телецентра забор из колючей проволоки и еще два кольца охраны.
Сидя в небольшом кабинете международной редакции, я стараюсь сосредоточиться, слушая онлайн-трансляцию заседания Совета безопасности ООН по ситуации в Украине. Напротив меня несколько мониторов, на которые выведена картинка от Reuters, Skуnews и Eurovision. Там — война. Там страшные кадры разрушенных украинских городов, тела, без движения лежащие на земле, взрывы и нескончаемый поток беженцев. Первый канал имеет подписку на эти видеоматериалы и может их свободно использовать. Но мы показываем только картинку, присланную из Министерства обороны России, ФСБ или снятую собственными корреспондентами. Наша главная задача — создать параллельную реальность и сделать так, чтобы война выглядела, как операция по освобождению мирных жителей Донбасса.
За несколько минут до начала прямого эфира раздается звонок по внутренней связи.
— Марина… надо переделать выступление Небензи, взять другой фрагмент, про гибель американского журналиста, — громко кричит в трубку шеф-редактор программы «Время».
Василий Небензя — постоянный представитель России при ООН. Он только что сообщил, что журналист Брент Рено погиб в Ирпени от украинской пули, а не от российской. Эти слова срочно нужно дать в эфир. Из огромного массива информации тщательно выуживается все, что может сыграть против Украины.
Бегу в монтажку. На дверях ньюсрума (newsroom) мигает красный огонек. Доступ в эфирную зону (air broadcast zone) только по специальным электронным пропускам. У меня как раз такой.
— Переделываем Небензю. Вот с этих слов… быстрее, — подгоняю я монтажера, а сама пробегаю глазами по верстке. «Украинский блок» вот-вот закончится, у меня мало времени.
С бешенной скоростью влетаю в свой кабинет и хватаю свою белую куртку. В ее рукаве спрятан завернутый в рулон плакат. Достаю его уже внутри ньюсрума, стремительно поднимаюсь на подиум, где сидит ведущая. Десятки софитов бьют мне в глаза:
— О том, как смягчить воздействие западных санкций, — монотонно читает Андреева…
— НЕТ ВОЙНЕ! ОСТАНОВИТЕ ВОЙНУ! — кричу я, разворачивая за ее спиной огромный плакат. И не узнаю свой голос.
Андреева продолжает невозмутимо читать с суфлера:
— А на совещании в правительстве обсуждали, как сохранить доступность…
Понимаю, что работает другая камера. Красный огонёк горит слева, значит, в эфире плакат просто не видно за спиной ведущей. Я делаю один шаг влево, чтобы зрители смогли разглядеть надпись: «No war. Остановите войну. Не верьте пропаганде. Здесь вам врут. Russians against war».
Краем глаза вижу себя на мониторе, но картинка тут же меняется. Это режиссер в аппаратной среагировал наконец и запустил какой-то репортаж, чтобы скрыть происходящее в студии. Мой протест длился всего 6 секунд.
На ватных ногах выхожу из студии. Белокурая девушка-милиционер удивленно хлопает ресницами и безмолвно смотрит в мою сторону. Прохожу через ньюсрум и бросаю плакат возле ксерокса, который стоит под лестницей. Навстречу по коридору ко мне уже идет все руководство дирекции информационных программ Первого канала.
— Это вы? — раздается первый вопрос. Лицо заместителя директора напряжено, брови сдвинуты.
— Да, это я, — отпираться нет смысла.
Шеф службы новостей Кирилл Клейменов, услышав мой ответ, неожиданно разворачивается и уходит, не произнося ни слова.
— Пойдемте ко мне в кабинет, — говорит Алексей*( имя изменено), другой его заместитель.
Это добродушный с виду мужчина долгие годы работал собственным корреспондентом телеканала НТВ в Лондоне. Мы заходим в его просторный кабинет.
— Хотите воды? — спрашивает Алексей.
Беру протянутый мне стакан. Руки дрожат, с трудом делаю несколько глотков. Открывается дверь, в кабинет почти беззвучно входит полицейский и как тень, не говоря ни слова, замирает возле двери.
— Вы понимаете, что вы подставили своих коллег? — начинает Алексей.
— Это мой личный выбор, они здесь ни при чем.
— У вас какой-то конфликт с коллегами? — продолжает он.
— Нет, что вы, я абсолютно миролюбивый и бесконфликтный человек.
— Может, у вас родственники на Украине?
— Да, у меня живут две двоюродных сестры на Украине. Слава Богу, они в безопасном месте. Не ищите личные мотивы, с ними я практически не общаюсь и уже лет двадцать не была на Украине. Я просто протестовала против войны, так как считаю эту войну самым ужасным преступлением двадцать первого века.
— Я хотел бы познакомиться с вами при других обстоятельствах… Но другого выхода нет. Пишите заявление об увольнении по собственному желанию, — подытоживает заместитель шефа новостей.
Отказываюсь делать это без адвокатов. Тогда Алексей просит хотя бы написать объяснительную. Вывожу несколько строк:
«Я, Овсянникова Марина Владимировна, не согласна с информационной политикой Первого канала. Я считаю войну, которую развязала Россия, самым подлым и ужасным преступлением. И все вы будете сидеть на скамье подсудимых в Международном трибунале в Гааге!»
Протягиваю шефу листок бумаги. И сама удивляюсь своей смелости. В Уголовном кодексе несколько дней назад появилась новая статья о фейках. За антивоенный протест в прямом эфире меня могут отправить за решетку на 15 лет.
Полицейский выводит меня из кабинета. За дверями — еще несколько стражей порядка и охранников из внутренней службы безопасности Первого канала. Они смотрят на меня полными ужаса глазами.
— Мне надо забрать вещи, — обращаюсь я к людям в форме.
Меня ведут по широкому коридору со стеклянными перегородками. Заходим в общую редакторскую зону. Внутри — человек десять. На лицах коллег — выражение страха и растерянности. Замечаю двух сотрудников из элитного отдела «Гарант ТВ». Это подразделение, которое обслуживает исключительно президента Путина и высших кремлевских чинов. Там работают только самые опытные и самые проверенные люди. Подобные отделы есть на всех федеральных каналах. Гарант ТВ — название неофициальное, отсылка к Основному закону страны, где говорится, что президент является основным гарантом Конституции. Ради того, чтобы Путин оставался у власти, Конституцию России меняли уже дважды.
Мои коллеги, кажется, начинают понимать, что домой они вернутся не скоро. Следователи будут допрашивать их всю ночь. Прямых эфиров больше не будет. Все выпуски новостей с этого дня будут идти с небольшой задержкой. Беру вещи и иду к выходу.
На белой доске крупными буквами написано напоминание от руководства: «Это не «ВОЙНА», а «СПЕЦИАЛЬНАЯ ВОЕННАЯ ОПЕРАЦИЯ».
После развода я медленно плыла по течению. Работа на Первом канале уже давно не вызывала прежнего трепета, скорее, стойкое отвращение. Профессионалов в редакции становилось все меньше, вакантных мест — все больше. Как и сотни коллег, я молча наблюдала за всеми дегенеративными процессами.
На Первом канале долгие годы существовало такое понятие, как «обязон». Это видео, которое обязательно надо дать в новостях. Вначале это были сюжеты, в которых было заинтересовано руководство канала, например, премьеры спродюсированных телеканалом фильмов или показы модных коллекций.
Но постепенно «обязоном» стало все видео, которые присылали нам из Кремля. Когда президент не хотел долго выходить на публику, нам отправляли «консервы» — это были заранее заготовленные встречи Путина с чиновниками. Мы постепенно выдавали их в эфир, чтобы народ не беспокоился о долгом отсутствии президента.
В 2007 году перед выборами количество «обязонов» резко возросло. Из Кремля поступило распоряжение начинать все выпуски новостей с сюжетов о Дмитрии Медведеве. Стало понятно, что Путин нашел хитрый способ, как обойти Конституцию, которая не позволяла занимать высший государственный пост более двух сроков подряд, и одурачить свой собственный народ. Он выбрал себе временного преемника, а Россия сделала еще один шаг к пропасти.
Съемочные группы круглосуточно ездили за Дмитрием Медведевым, фиксируя каждый его шаг. Его встречи были откровенно скучными. Но «обязоны» из Кремля никто не обсуждал. Так называемые «новости» о Дмитрии Медведеве и Владимире Путине в то время занимали почти все выпуски новостей. Времени, чтобы показать россиянам действительно важные события, которые происходили в стране и в мире, не оставалось. Шеф-редакторы тщательно следили за формулировками, которые использовали корреспонденты. Любое неверное слово, сказанное в эфире про Путина или Медведева, каралось штрафом. Размер его порой доходил до сорока процентов заработной платы. В случае серьезной ошибки сотрудников немедленно увольняли. Незаменимых людей на этой фабрике пропаганды не существовало.
Сюжеты проходили несколько этапов фильтрации. Вначале их вычитывали простые редакторы, потом шеф-редакторы. Если это был особо важный материал, то правки в текст вносил лично шеф службы новостей Кирилл Клейменов.
В редакции существовал строгий запрет — после сюжетов о Путине нельзя ставить плохие новости. Никакой негативной информации не должно быть рядом с именем президента. Из года в год государственное телевидение лепило из Путина спасителя Земли русской. В случае каких-то негативных событий постоянно транслировалась мысль о том, что царь — хороший, он просто был не в курсе происходящего, а бояре (слуги царя) — плохие, только они виноваты во всем.
В международной редакции, где я работала, даже существовал негласный запрет на хорошие новости из США и Западной Европы. В умах российских обывателей должен был сложиться образ, что все американцы — сторонники ЛГБТ, которые убивают чернокожих и издеваются над приемными детьми из России. Даже такое событие, как вручение ежегодной кинопремии «Оскар», оказалось под запретом.
На протяжении нескольких лет мой рабочий день начинался с прослушивания брифингов официального представителя Госдепартамента США Джейн Псаки. В какой-то момент на российском телевидении она стала любимой куклой для битья. Первый канал издевался над Псаки в особо изощренной форме. В этом российской пропаганде подыгрывал журналист агентства APTN Мэтью Ли, который постоянно задавал Псаки уточняющие вопросы. 12 мая 2014 года, надев наушники, я слушала их диалог о незаконных референдумах на территории Украины:
Дженнифер Псаки: Мы не признаём незаконный референдум, который состоялся в частях Донецкой и Луганской областей в минувшие выходные. В соответствии с законодательством Украины, он являлся незаконным и был попыткой вызвать дальнейший раскол и беспорядок в стране. Техника его проведения также была крайне подозрительной из-за сообщений об избирательной карусели, предварительно помеченных бюллетенях, голосовании детей, голосовании за отсутствующих людей и даже о голосовании на участках в Москве и Санкт-Петербурге…
Мэтт Ли: Извините, я, быть может, просто в неведении и пытаюсь угадать, что это такое: «избирательная карусель»? Что это?
Дженнифер Псаки: Честно говоря, я это прочитала, но также не знакома с этим термином. Возможно, это означает, что люди не регистрировались во время голосования. Я проверю и выясню, что наша команда специалистов подразумевала под данным термином.
Мэтт Ли: Поскольку говорилось о голосовании детей, не значит ли это, что они сидели на лошадках, движущихся по кругу?
Дженнифер Псаки: Я не думаю, что подразумевалось это, Мэтт.
Сделав полную расшифровку этого диалога, я принесла ее в кабинет шеф-редактору.
— Убираем вот эти слова про незаконный референдум, оставляем про «карусели» и фрагмент диалога, где Мэтью троллит Псаки, — сказал шеф-редактор, полностью вычеркнув слова Псаки, которые не вписывались в нашу пропагандистскую риторику.
Перед выборами в США мы специально начали возвышать Дональда Трампа и глумиться на Хиллари Клинтон. Когда на церемонии 11 сентября она потеряла сознание, это происшествие «вспоминали» неделю. Ее вообще стремились выставить больной, корыстной и крайне злобной по отношению к России. Такая же тактика использовалась на следующих выборах по отношению к Джо Байдену.
В новой информационной реальности важны были не новости, а «правильные комментарии». Шла настоящая охота за людьми на Западе, которые бы транслировали точку зрения Кремля. «Правильные» американские и европейские политологи были для нас на вес золота. Таких людей было немного, поэтому их телефоны в редакции хранили, как зеницу ока. Все играли по четко обозначенным правилам. Никто посторонний в эфире главного рупора Кремля не появлялся. Имена людей, которых можно было показывать в эфире, были всем хорошо известны. Во время записи онлайн-интервью я задавала «правильные» вопросы и неизменно получала «нужные» ответы. Если нужный видеокомментарий достать было невозможно, в ход шли цитаты из газет.
— Как мне все это надоело, — почти после каждого эфира причитал мой непосредственный начальник. Во время выпусков новостей мы стали выключать звук и демонстративно отворачиваться от телевизора.
Вообще, моих коллег на телевидении можно было разделить на две части — идейных, те, кто действительно поддерживал Путина, но таких было совсем немного. Большинство же, конечно, были просто циничными и продажными. Утром они анонимно подписывали петиции в защиту демократии, а вечером клепали сюжеты о прогнившем Западе.
Особенное недоумение царило в Дирекции новостей Первого канала после того, как Алексей Навальный вернулся в Россию из Германии. Кремль до последнего отрицал свою причастность к его отравлению «Новичком». Но Навальный сам нашел своего убийцу из ФСБ, позвонил ему и тот во всем признался.
17 января 2021 года самолет с оппозиционным политиком приземлился в Москве, и его сразу арестовали. Интернет — бурлил, программа «Время» — молчала. Только 23 января ведущая Екатерина Андреева сообщила зрителям, что против Навального могут возбудить новое уголовное дело за призывы к незаконным митингам. Самого оппозиционера в программе «Время» даже не показали. Практика замалчивания важных новостей на государственном телевидении стала регулярной.
— Это уже за гранью добра и зла. Цинизм просто запредельный, — не сдержавшись, сказала я своему непосредственному шефу.
В ответ он печально кивнул головой и через несколько месяцев, сказав на прощанье всем «Я больше так не могу!», просто ушел. Всю жизнь он работал на Первом канале. До заслуженной пенсии ему оставалось совсем немного.
