Закон не принимают потому, что нет политической воли, считает Софья Русова, представительница Центра защиты пострадавших от домашнего насилия.
«Плюс попытки свести все к бытовому насилию, как называет это МВД, и непонимание корня проблемы: есть гендерное насилие, основанное на желании власти и контроля, дискриминация по полу. Все-таки домашнее насилие чаще всего относится к женщинам. Есть какой-то процент страдающих от него мужчин, но это несопоставимо».
Софья сетует, что на государственном уровне не хотят признавать эту проблему масштабной и требующей специальных мер. Должностные лица, в частности депутат Останина, высказываются, что закон не нужен. Но общество, по ее мнению, давно дозрело до его принятия, до понимания, что это системная проблема, требующая решения.
«Безусловно, в ближайшее время может быть рост уровня домашнего насилия, но масштабы станут понятны, когда военные действия будут в стадии завершения. Международный опыт показывает, что уровень насилия в обществе в целом и особенно в семьях вернувшихся военных возрастает. Но у нас и так очень много домашнего насилия в стране».
Ей вторит Юлия Арнаутова, руководительница PR-отдела Центра «Насилию.нет»:
«У нас курс на “традиционные ценности” — женщина должна с 19 лет начать рожать как можно больше. Нужно поднимать демографию, но не думать про счастье отдельно взятых людей».
При нынешнем курсе, считает правозащитница, невозможно принятие закона против домашнего насилия. Ведь его действие можно рассматривать как некоторое «разрушение семей» — если семья дисфункциональна, то закон предусмотривает, чтобы агрессор и жертва были разделены. Это идет вразрез с тем, что сейчас пропагандируется на официальном уровне.
«Вся наша политика последнее время строится вокруг того, что насилие — это очень даже неплохо. И культ силы у нас скорее поощряется, чем осуждается. Мне кажутся странными попытки найти “особые пути”, скатываясь в лютый патриархат. Люди довольно похожи по всему миру. Есть вещи, которые уже есть, уже работают. Просто бери и делай. Не нужно ничего придумывать и изобретать».
Юлия уверена, что увеличивать количество шелтеров для пострадавших — хорошая идея. Самым важным считает наличие защитных ордеров, так как сейчас в законодательстве отсутствуют понятия «преследование» или «сталкинг».
«Эти вещи очевидны: держать агрессора на расстоянии, предоставлять убежище. Вести работу по популяризации ненасильственных отношений, рассказывать про личные границы, работать с авторами насилия».
Если до начала военных действий хотя бы велась дискуссия про закон, сейчас эти разговоры поставлены на паузу, отмечает Юлия. Но государство решило избавить женщин от агрессоров по-другому:
«Одна из обратившихся к нам женщин сказала: “Его забрали, наконец-то я могу убежать!”. Невозможно сказать статистически, сколько таких семей, но такие кейсы наверняка не единичны. Действительно, некоторые женщины это воспринимают как освобождение. Это дико звучит, но так есть. Если она жила постоянно в побоях, боялась уйти из отношений, и тут его забирают, то я понимаю, что женщины могут так себя чувствовать».
С началом войны главным насильником, агрессором и абьюзером в один миг стало государство, считает Тамара Одоната, блогерка, писательница, в прошлом соосновательница фонды помощи жертвам насилия.
«Гениальная идея закрыть демографическую брешь фронта людьми, отбывающими серьезные сроки в местах не столь отдаленных, привело к тому, что криминальные элементы получают вместе с военным ПТСР еще и ощущение безнаказанности. Ни один служитель закона в здравом уме не будет арестовывать героя войны, если не хочет сам попасть под статью».
Что касается закона о домашнем насилии, напоминает Тамара, подобные законы существуют в 166 странах, изобретать велосипед острой необходимости нет. Самые важные элементы законодательства в этой сфере должны быть направлены на защиту жертвы, а не на наказание агрессора.
Читайте наш материал о важности закона против домашнего насилия!
