24 февраля 2022 года
Журналистка Олеся Губская родилась в Бахмуте, а после замужества и рождения сына с семьей переехала в Соледар — городок c населением около 10 тысяч жителей, примерно в 20 километрах от Бахмута.
В Соледаре Олесе очень нравилось: у них с мужем была хорошая квартира, из окон которой можно было наблюдать, как солнце заходит за горизонт и садится в степь.
У нее была любимая работа — с 2005 года женщина трудилась в редакции местной газеты «Соляник»: сначала корреспондентом, а последние 10 лет главным редактором. Утром 24 февраля 2022 года Олеся готовилась к выпуску очередного номера родной газеты, который так и не увидел свет.
Как журналистка встретила войну, читайте в ее рассказе для SOTAvision.
«Олежек, началась война. Но ты не переживай»
Это был четверг. Я очень хорошо помню этот день, по четвергам мы обычно выпускали газету. 24-го мы тоже планировали выпустить свежий номер. Это всегда хорошее событие: все материалы уже собраны, отредактированы, все ошибки исправлены… и вот с таким «послеродовым» ощущением мы по четвергам приходили в редакцию и просто выпускали номер. Это была маленькая газета формата А4 на четырех страницах.
Тем утром я проснулась в хорошем настроении. Сходила в душ, сушила феном волосы. Услышала, что звонит телефон. Было достаточно рано, где-то полседьмого утра. Увидела, что звонит сестра.
Моя родная сестра, Саша. В этот момент наш папа был онкологическим больным. И первая моя мысль была «что-то случилось с папой», потому что сестра жила в Северодонецке. Это от нас недалеко, но все-таки.
Я взяла трубку и услышала Сашин голос. Тот разговор и ее интонация до сих пор у меня в ушах.
— Ты уже знаешь, что случилось?
Думаю про папу: откуда я знаю? Полседьмого утра. Папа живет в Бахмуте. Я живу в Соледаре. Саша живет в Северодонецке. Откуда я могу знать, что с папой что-то случилось?
— Нет, Саш, не знаю.
— Лесь, война.
Вот так просто. И самое удивительное — я не испугалась, не растерялась. Потому что мы уже жили на этой войне восемь лет. То периодически возникало обострение, то потом опять тишина.
Всю серьезность ситуации я осознала в доли секунды.
— Я поняла, Саш. А что мне делать?
— У тебя есть деньги на карточке?
— Да.
— Ну тогда иди, снимай их.
— Хорошо, Саш. Спасибо. Пока.
Вот так я узнала. И тут же начала собираться. Нужно было снять деньги, потому что наличных совсем не было, все на карточке. Карточкой я расплачивалась в супермаркете, по карточке покупала билеты на поезд. А тут понятно, что перестанут работать банкоматы — мы в момент будем отрезаны от большого мира.
Такое уже было в 2014 году: магазины пусты, транспорт не ходит, ты не знаешь, что делать. Элементарные вопросы не можешь решить. Аптеки тоже не работают. Точнее, работают, но там только активированный уголь. Два месяца мы тогда только жили под оккупацией, можно так сказать. Но это тоже сложно.
Я стала одеваться, а муж еще спал. И вот, стоя перед зеркалом, вдруг замечаю, что у меня очень сильно дрожат руки, — не могу застегнуть молнию на пальто. Мозги, как мне казалось, были ясными, а вот все тело стала пробивать дрожь.
Приходило понимание, что надвигается цунами, которое снесет все с лица земли. Но было еще время подготовиться, и я должна была быть в тот момент предельно внимательной. Ни одного лишнего движения. Я все должна сделать правильно. Я знаю, что такое война. Я на этой линии фронта прожила уже восемь лет.
С горем пополам застегнула молнию и стала собираться уходить. Проснулся муж.
— Ты куда так рано?
— Олежек, началась война. Но ты не переживай. Сейчас мы наметим план действий. Главное, не паникуй, никуда не ходи.
Он как-то спросонья не все это понял.
Я вышла из подъезда и увидела соседку с нижнего этажа. Она уже знала. Новость разошлась моментально.
Банкоматов в нашем городе было немного. Очень часто они не работали, то поломаны, то деньги не завезли. Я решила попробовать дойти до банка. И эту дорогу я, наверное, никогда в жизни не забуду.
Я словно попала во временные ворота, хотя очень быстро шла. Конечно же, понимала, что сейчас весь наш городок кинется к банкоматам. А я иду-иду, иду-иду, и все на одном месте. Это было так странно. Никогда такого не было, во сне только разве что.
Когда добралась до банкомата, там, конечно, уже была большая очередь. Я встала где-то семидесятой по счету. Никто не кричал, не лез вперед. Единственное, всех очень тревожил такой момент: у людей были большие суммы на карточках, и они боялись, что сейчас первая тысяча людей снимет эти суммы, а остальным просто ничего не достанется.
Где-то отдаленно уже стали слышны взрывы. Но для нас это не было чем-то удивительным, потому что на протяжении восьми лет были прилеты и мы уже привыкли к звукам снарядов.
А потом я вдруг увидела, что над нами где-то очень высоко летит самолет. Они над нашей территорией не летали с 2014 года. Никакие. Мы их просто не видели. Ни гражданские, ни военные.
И тут самолет. Не знаю, какой именно, но стало страшно. Гул. И не понимаешь, куда деваться. Идти в здание? В бомбоубежище? Или все-таки выстоять очередь и получить деньги?
И я стояла, стояла и стояла. Какие-то люди ко мне подходили, о чем-то мы говорили. Не было такого, чтобы мы говорили о перспективе. А что же дальше будет, а что делать — нет. Только задача на ближайший день, даже на ближайшие несколько часов.
Надо взять деньги, надо сходить в аптеку. Аптека рядом. Надо сходить в аптеку и обязательно закупиться теми лекарствами, которые ты на постоянной основе пьешь. В итоге основная масса людей, снявших деньги, шла в аптеку. Ну и пока стоишь, продумываешь: «Надо купить стратегически важные продукты. Например, муку обязательно, возможно, сало. Надо купить что-то такое, что быстро не портится. Или, если купить сало, то тут же нужно и соль, чтобы засолить. Вдруг не будет света».
Рядом со мной стояла знакомая женщина в слегка истерическом состоянии. Все остальные более или менее держали себя в руках. Она обратилась ко мне:
— Ну, как думаешь, Путин скоро придет?
— Я надеюсь, что он сюда не придет.
— А я хочу, чтобы он пришел. Знаешь, порядок будет. Вот будет порядок.
— Людмила… не трогайте меня. Я спокойный человек, но кто-то другой вас, может быть, еще и по лицу ударит.
Этот разговор кто-то услышал. К ней подошли и грубо попросили замолчать. Такие люди тоже были. Где она сейчас, на какой территории, я не знаю. И даже не хочу знать.
Примерно через два часа ожидания я вдруг очень сильно замерзла. Поняла, что надела пальто на легкий халатик и осенние ботиночки на босу ногу. На мне нет ни носков, ни колготок. Позвонила мужу, попросила принести теплые носки. Когда он пришел, я уже была примерно 25-й в очереди.
Побежала на работу переодеваться. Посмотрела на редакцию, в которой я проработала с 2005. Сначала корреспондентом, а затем, с 2012 года, главным редактором.
Решила, что мне нужно вынести с собой подшивку с материалами многих лет. Это был сборник истории и историй, очень ценных для нашего города. Мы писали о людях, которых уже нет. Скажу сразу, что все это сгорело. Да, я забрала подшивку, но она потом сгорела в моей квартире.
Сделала фотографию своего рабочего места. Муж спросил: «Зачем?» Я ответила: «Это все, Олег. Это конец».
Ты говоришь, что это конец, но на самом деле в это не веришь. Мозг тебе говорит, что конец, но ты не хочешь это воспринимать, хочешь надеяться.
Потом я вернулась в банк, сняла все деньги, и потом… наверное, был какой-то провал. Чем закончился этот день, я не помню. Не было такого, чтобы я кому-то звонила, мне кто-то звонил, люди просто как-то сразу ушли в себя.
