Прокурор Екатерина Денисова заявила, что Петрийчук и Беркович «вступили в преступный сговор с целью реализовать преступный умысел в виде оправдания терроризма». По версии следствия, преступная роль Петрийчук заключалась в контроле за актрисами и их театральной игрой, а Беркович — в подборе актрис, подборе площадки для спектакля, в контроле за репетициями и в публикации текста пьесы.
Беркович ответила, что никогда не разделяла крайних форм ислама, не имела идеологических и религиозных убеждений, связанных с оправданием терроризма:
«Я никогда не носила хиджаб, ем свинину, фотографируюсь с детьми на пляже <…> Как минимум с 2008 года я веду прозрачную социальную жизнь. Невозможно быть радикальной исламистской так, чтобы этого никто не заметил, так просто не бывает. Женщина, которая посещает православную церковь, не может быть радикальной мусульманкой».
Беркович напомнила, что четыре раза давала показания, но следствие ни разу не интересовалась ее религиозными или идеологическими убеждениями. Формулировка о приверженности идеям радикального ислама появилась через год, только в обвинительном заключении.
Режиссерка обратила внимание на то, что текст обвинения содержит множество противоречий:
«Согласно обвинению, уже к 15 октября 2019 я организовала коллектив, распределила роль между актрисами, нашла площадку, провела репетиции. А за два абзаца до этого было написано, что идея возникла за две недели до 15. То есть, по мнению следствия, я провела всю эту работу за две недели».
Беркович не согласилась с обвинением и не признала вину:
«Я поставила спектакль с целью профилактики терроризма и именно таким он получился».
Светлана Петрийчук также не признала вину, добавив, что особую абсурдность делу придает то, что вряд ли радикальные исламисты стали бы использовать театр для продвижения своих идей — у них этот вид искусства порицается.
