Адвокат произносил его в течение 35 минут, но на прочтение нашей расшифровки у вас уйдет минут 10. Прочитайте, вы не пожалеете.
Нас обвиняли в том, что мы превратили процесс в фарс. Но мы на самом деле пытались сделать судебный процесс процессом. Состязательный процесс процессом, разбирательство разбирательством настоящим, а не условно формальным, к которому привыкло обвинение. И так практически каждое уголовное дело. Но после того как мы вышли в прения без уведомления об оных потерпевших, мне все стало предельно ясно: это такой же безошибочный признак, как появление конвоя в зале суда перед оглашением приговора. Неуведомление потерпевших о прениях говорит о том, что потерпевшие не будут обжаловать приговор. А обжаловать они не будут лишь обвинительный приговор. Все. Конец истории.
И вот после этого процесс действительно превратился в ритуальные танцы. И знаете, мне это тоже достаточно надоело, я вам не клоун с бубном танцевать четыре года подряд. Это все достаточно тяжеловато и скучно, и неинтересно — драйв прошел. Процесс окончательно превратился в серую, кашляющую от пыли канцелярщину. Зачем нам это?
Я не могу доказать свою невиновность суду, которому сам факт вины и виновности неинтересен. Не то, чтобы не могу, в этом даже смысла нет.
Я понимаю, что с точки зрения обвинения, с точки зрения властей, которые прям заклеймили меня этим фактом, я — враг, сертифицированный враг. Иностранный агент значит враг. А если враг, как у классиков говорится, значит, повесить. Как только меня признали иностранным агентом, у суда будет просто запрет на оправдательный приговор. Ну не сможете вы оправдать иноагента, просто не сможете. Ну не сможете, хоть в лепешку разбейтесь. Запрещено. Нельзя оправдывать иноагента. Иноагент виноват просто в силу своего существования.
Четыре года назад, когда я вышел из СИЗО, первое, что мне сказали коллеги: «Миша, мы столько сил вложили, что тебя отсюда вытащить. Столько энергии. Пожалуйста, не подведи нас. Пожалуйста, не уезжай, не беги».
Вот мне сказали это коллеги. За истекший год из России уехали почти все, кто так говорил. Множество моих друзей-защитников уехало. Уехал [адвокат «Первого отдела» Иван] Павлов со своей командой. Уехал [глава «Агоры, адвокат Павел] Чиков. Саша Савельев уехал, Матвей. Каждый месяц кто-то уезжает. Тяжело. Очень тяжело. Чувствуешь одиночество вокруг себя. Знаете, вот так пустота звенящая.
Кто не уехал, тот сел. [Адвокат «Первого отдела» Дмитрий] Талантов сел. Яшин сел. Леша [Навальный] два года сидит. Это действительно тяжело выносить. Тем не менее я обещал, что я не уеду пока это все не закончу. Возможностей у меня уехать было — вот [показывает по горло]. Но я сказал, что не уеду, пока это не закончу. Я должен адвокатуре, несмотря на то, что она отреклась от меня недавно. Но тем настоящим адвокатам, которые во что-то верят, я обязан, я должен подарить им это оправдание. Пусть не на первой инстанции, может быть на второй, может быть, в кассации, на третьем, на четвертом круге… В конце концов оно будет.
Может, немного адвокатов, которым это нужно, но есть те, адвокаты, которым нужно самоуважение. Достоинство. Адвокатам нужна уверенность, что мы что-то можем. Что мы что-то представляем. Что, в конце концов, мы можем подраться хотя бы на равных. Что процесс у нас состязательный. Если приложить много сил, энергии, интеллекта, то можно чего-то добиться. Чего-то добились, хотя бы смогли отменить первый приговор. Может, и этот тоже…
И вот когда все уехали, когда самые умные, добрые, энергичные либо уехали, либо сидят в тюрьме, а те, кто остались, сидят по норам и боятся рта открыть, тогда начинает казаться, что со страной происходит что-то не то. Есть у этого название, но я его не буду произносить. Название, когда люди в стране настолько перепуганы, что речей их и за десять шагов не слыхать. Все сидят по квартиркам, по норкам и с ужасом за всем наблюдают. И вы тоже наблюдаете, ведь от этого невозможно стоять в стороне.
За правду в России принято сажать. Такая у нас духовная скрепа. Назвал фашиста фашистом — тюрьма. Назвал убийство убийством — тюрьма. Назвал войну войной, конечно же, тюрьма. Страх переполнил Россию. Так противно и так мерзко.
Я в прошлый раз говорил и скажу сейчас: трусость — самый страшный порок, и наша страна погрязла в нем по уши. А чем выше чиновник, тем больше он запуган. Запугали даже мою корпорацию. Из адвокатов сделали сообщество трусов.
Недавно я был на совете адвокатов. Давно я не видел такого жалкого зрелища: 12 перепуганных мужчин и женщин, и все смотрят в стол.
Политический режим с запуганным репрессиями народом и тотальной цензурой называется тоталитарным. С чем я нас всех и поздравляю. Дожили.
А сколько раз мне говорили: «Уехать не хотите?». Каждый день. Каждый день! Долбят, долбят, долбят. Как меня все достали! Вот я стою перед вами здесь, как краснокнижный недобиток. Все на меня смотрят: «Как? Беньяш все еще здесь? Что-то пытается сделать, что-то доказать!».
Но я обещал. Не знаю, может, это дико смотрится. Но я действительно обещал, что доведу это дело до конца. И пускай даже моя корпорация от меня отказалась, я все равно это доведу до конца, потому что так нужно. Моей адвокатуре нужно небольшое чудо. Я должен его дать.
Это уже вопрос не моего личного комфорта и не моих личных интересов. Если бы я думал только о себе, я бы уже давно все это бросил. Я бы не обжаловал первый приговор. Я бы уже давно заново получил статус. Но я за что-то борюсь.
Три года назад, произнося последнее слово про «мы — лед», я много говорил о страхе, лжи и подлости. Говорил о господине Драконе Евгения Шварца, который управлял городом. И когда я об этом говорил, я совсем забыл, что господин Дракон управлял городом 400 лет. Через 400 лет пришел Ланселот и отрезал все три головы.
Прошло три года, а мы живем в совсем другой стране. Господин Дракон разошелся во всю, что не казнь у него, то малина. Верните мне, пожалуйста, мой вегетарианский 2018 год. Пусть меня лучше еще изобьют полицейские, чтобы я всего этого не видел.
Помните, если возвращаться к Евгению Шварцу: «Зима будет долгой» — говорил отец Эльзы. Сегодня первое марта, а зима продолжается. В прошлый раз я говорил, что нас втаптывают в пыль и грязь, и когда-нибудь наступит зима, и грязь станет льдом. Я говорил, что мы — лед, мы лед под ногами майора, что оживет в 369 день зимы.
Майор действительно поскальзывается и падает. Раз за разом, раз за разом, он падает, но и нам тоже очень несладко. А если посмотреть, с чего началось это уголовное дело и как оно продолжается, то мы увидим, что это преследование за слова. За иное мнение.
В фейсбуке в 2018 году я вступил в спор с экстремистским штабом Навального, который вызвал людей на улицы, говоря, что акция [против пенсионной реформы] согласована. Я говорил, что нет, что вышедших людей изобьют, разгонят и посадят. И вот этот мой спор, часть спора легла в обвинение, что я организатор несогласованного шествия. Это являлось основанием для возбуждения дела об административном правонарушении. На основании этого меня разыскивали, нашли, избили, а потом избивали дальше уже в кабинете.
Лично я, несмотря на свое фанатичное отношение к свободе слова, не сторонник, когда там либертарианцы говорят: «Ну нельзя сажать за слова» Нет, можно. Но не за все.
Вот, например, слово же обладает достаточной силой. Если человек призывает к массовым убийствам на почве межнациональной розни, то он должен за свои слова ответить. Так, как сейчас спустя годы отвечают работники Свободного радио и телевидения тысячи холмов, благодаря которым в Руанде был убит примерно миллион человек народности тутси. Сейчас они несут наказания по обвинениям, которые им предъявляют.
Или же более близкий пример: когда ведущие российских каналов предлагают убивать по национальному признаку, в том числе топить и сжигать детей одного братского нам народа. По идее человек, вещающий на миллионную аудиторию подобные античеловеческие высказывания, более подходящие Геббельсу, чем журналисту, должен за такое ответить, но нет. За свои слова отвечаю я.
Вот уже четыре года система травит меня за то, что я свободно говорю то, что думаю. За то, что у меня есть смелость просто говорить.
9 сентября 2018 года меня задержали и избили за то, что я просто говорил, а потом не дал забрать у меня телефон. За то, что я сопротивлялся. Сам факт сопротивления для властей является колоссальным сопротивлением. Ну как же? Не согласен!
А 25 октября 2018 года, я сегодня перепроверял, буквально через день после моего освобождения из-под стражи, неизвестные взломали WhatsApp моей жены. Украли оттуда фотографии моего трехмесячного сына и прислали мне. Он три месяца прожил, три месяца, и ему уже угрожали! Что это получается?!
22 января 2021 года у меня в квартире провели обыск. Меня самого арестовали на пять суток за то, что я просто коллег защищал протестующих. Судья Жметкин счел, что защита протестующих приравнивается к протесту. Он так и написал — по его мнению есть категория людей, на которых право в получении юридической помощи не распространяется.
24 февраля 2022 года меня задержали за то, что я вышел с теми краснодарцами, в ком гнев оказался сильнее страха, и они не могли оставаться дома.
12 марта 2022 года в мое отсутствие в мою квартиру вломились с обыском полицейские лишь за то, что я выражал свое несогласие с проведением того, что называют специальной военной операцией, а во всем мире называют запрещенным в России словом из пяти букв. У железной двери тогда был вид, словно ее гиппопотам прожевал.
14 апреля 2022 года на меня составили первый протокол по 20.3.3 [статья КоАП «Публичные действия, направленные на дискредитацию использования Вооруженных Сил Российской Федерации в целях защиты интересов Российской Федерации и ее граждан, поддержания международного мира и безопасности или исполнения государственными органами Российской Федерации своих полномочий в указанных целях»] за публичную просьбу, адресованную матерям срочников забрать своих детей, если их отправляют в зону операции. Через несколько недель или дней аналогичную просьбу повторил президент Владимир Путин, но, видимо, что-то пошло не так.
28 октября 2022 года меня признали иностранным агентом. Моя политическая деятельность выразилась в репосте смешливого паблика «Нейромедуза» [на самом деле Neural Meduza] о том, что Кубань стала первой женщиной-трансгендером. Это один из моих самых лучших текстов. Текст был про то, что над «Азовсталью» каждый день идет дым.
15 ноября 2022 года на меня второй раз составили протокол по 20.3.3, на этот раз за использование в моем телеграм-канале запрещенного слова из пяти букв, начинающегося на букву «В». Мы все знаем, что это слово регулярно и безнаказанно употребляют ведущие федеральных каналов и военкоры. Но мне и таким, как я, это слово произносить в принципе запрещено.
9 декабря 2022 года Минюст направил в адвокатскую палату Краснодарского края представление о лишении меня статуса. Минюст счел, что мои слова о тайных окладах руководства палат — что есть правда — унижают адвокатуру. А слова о том, что в Минюсте работают идиоты, унижают органы государственной власти.
После этого большую часть своего времени я тратил лишь на то, чтобы отбиться от вала разбирательств, которые как снежный ком на меня навалились. И не последнюю роль в этом сыграл настоящий суд, потому что судебные заседания назначаются либо каждый день, либо через день, по два-три раза в неделю. И если бы у меня не было других дел, я бы переварил это с легкостью, но февраль был очень тяжелым.
И если последние два-три года меня просто травят, то последние два месяца меня пытаются просто добить. Но за то? Я никого не убил, не ограбил, не изнасиловал. Я не сделал никаких злых поступков. Что я сделал не так, чтобы со мной вот так обращаться? Я всего лишь был свободен в своих словах. Называл плохое дерьмом, хорошее — красотой. Это нормально.
Я критиковал органы и власть. Я критиковал адвокатуру. И это тоже нормально. Критика — это нормально. Я сопротивлялся тем, кто напали на меня и пытались забрать мою вещь. Это тоже нормально. Это поступок нормального свободного человека. Так поступает свободный человек. А раб просто падает на колени, закрывает голову руками, отдавая все. Он не знает, кто на него напал, что от него хотят. Покорствовать в него вбито.
Я помогал сотням людей защищать их права. Многим даже успешно. Просто на прошлой неделе Верховный суд истребовал по моей кассационной жалобе одно мерзкое дело по ст. 105 ч. 2 [УК РФ «Убийство»].
То, что я делаю, это нормально и ненаказуемо. Более того, защищать людей — это непросто нормально. Это правильный, нужный, одобряемый обществом поступок.
То, что я делаю, в обществе встречают с одобрением, потому что то, что я делаю — это добро. Я защищаю, дарю надежду, стараюсь сделать людей хоть чуть-чуть более свободными. Иногда веселю, смехом избавляю от страха.
Мне говорят, что я нарушаю закон. Даже есть много решений судов об этом, и вот скоро появится еще одно. Но если добрый поступок в стране запрещен законом, вам не кажется, что в стране правит зло? Никогда не думали об этом? Я, конечно, понимаю, что позитивизм очень сильно прошит в российских судах, но тем не менее. В истории так часто было, когда законы несут зло, и надо просто задуматься о своем месте.
Что мы делаем? Для чего мы это делаем? Что происходит? Оглянитесь. Это все очень просто. И так было. Я, конечно, мог бы привести сейчас законы фашистской Германии, но я не буду этого делать, где также исполняли зло. Есть гораздо проще пример: закон о сегрегации чернокожих. Это же были законы абсолютно бесчеловечные. Люди сопротивлялись этому, просто потому что понимали, что есть добро, что есть зло. И если закон допускает закон по цвету кожи — это плохой закон. Он не должен существовать. И, в конце концов, эти законы были отменены, а люди, которые участвовали в этом, являются примером для всего человечества.
В нашей стране воцарилось зло, которое, прикрываясь законами, творит страшные вещи. Не далее как сегодня девочка Маша Москалева нарисовала антивоенный рисунок в школе. Сейчас ее отец задержан, а она в приюте. Это нормально? Не надо говорить про законы! Я сам знаю закон и могу его рассказать! Я знаю, что такое добро, а что зло. Я знаю, что за антивоенный рисунок ребенка травить это абсолютное зло! Требовать мира — это добро. Сажать за слова о мире — это зло. Отлучать ребенка от родителей за требование мира — это зло. Абсолютное. Есть еще одно слово для обозначения абсолютного зла, но сейчас я его произносить не буду. Мы все его прекрасно знаем.
В наше время очень сложно сохранить добродушный настрой, но, когда ты сталкиваешься со злом такого порядка, то тебя поражает гнев. Ты можешь сказать пару жестких, но вполне оправданных ситуацией, слов. Постоянно, когда меня доводят, я скажу что-нибудь.
Все слова, которые мы с вами знаем, говорим в обычной речи, но когда это сказал Беньяш… Помните, как у Стругацких было? «Почему вы решили заняться антигосударственной деятельностью? — Потому что в истории мира не было более отвратительного государства». Потому что я любил свою жену, своего ребенка, потому что вы убили моих друзей, потому что растлили мой народ. Потому что всегда ненавидел вас. Достаточно?
Не надо удивляться лично моей ожесточенности. Это государство последовательной травлей сделало меня таким. Я не совершал никаких поступков, за которые мне лично было бы стыдно. И подобно герою Стругацких я убежден, что в истории мира не было более отвратительного государства, чем Советский Союз, который возродился в современной России.
Но при этом я верю, что тема не навсегда. Что в будущем наша работа, какой бы ничтожной она ни казалась сейчас, принесет свои плоды. Благодаря усилиям тысяч неравнодушных людей зло уйдет из нашей страны. Это мое последнее слово.
