SOTA публикует вторую часть заметок журналиста из Луганщины о том, как началась оккупация Украины. Автор рассказывает о попытках выбраться с захваченной российскими войсками территории, страхе перед силовиками и допросах на границе. Первую часть вы можете прочитать здесь.
После прошедших протестов Старобельск замер. Тогда оккупанты начали налаживать свои порядки в городе. Первые дни после вторжения российских войск люди практически не покидали дома, особенно те, кто участвовал в протестах.
Многие, в том числе и я, больше всего страшились встретить на своем пути представителей так называемой «народной милиции “ЛНР”» и кадыровцев. Вспоминая ужасы Бучи и пыточные, которые ВСУ обнаружили на деоккупированных территориях Харьковщины и Херсонщины, оказывается, что страх возник не на пустом месте.
Даже дома мы не чувствовали себя в безопасности. Активно распространялась информация, что оккупанты устроили отлов людей с проукраинской позицией — патриотов, активистов, участников демонстрации, бывших военнослужащих или их родственников. Дверной замок уже не был гарантом безопасности: россияне взламывали их и проникали в дома.
На тот момент я уже точно знал, что захватчики похитили моего знакомого с отцом — этой новостью со мной поделился коллега. Оккупанты вывели мужчин с мешками на головах прямо из дома. Немного погодя исчез другой мой товарищ, который также принимал участие в акции. Позже через общих знакомых я узнал, что его несколько недель держали в пыточной, которая располагалась на базе одной из сельских школ. Когда этот человек появился онлайн, я спросил его, все ли в порядке. Он ответил, что да, и больше с ним мы не общались: всех, кто был в плену, продолжают «пасти» даже после освобождения, люди опасались, что оккупационные власти следят даже за их мессенджерами. Конечно, всех нюансов и подробностей плена он не мог рассказать.
Самым громким случаем на тот момент стало избиение мужчин, снявших с флагштока флаг так называемой «ЛНР». Как оказалось, найти их не составило труда, особенно в условиях, когда попросыпались все ждуны «русского мира». Такие люди без зазрений совести могли сдать новой «власти» своих же друзей с проукраинской позицией. Участников протеста избили и после физических пыток выкинули из автозака около местной больницы. Мой знакомый из медучреждения описал состояние активистов так: «Им п**да, живого места нет на них».
После этих новостей меня накрыла паника. Мы с супругой боялись, что к нам тоже могут наведаться незваные гости. Но каким-то чудом в наш дом никто не вломился.
Через три недели я впервые вышел из дома. Чуть ли не везде по городу висели оккупационные флаги, а вооруженные патрули прочесывали улицы. Тогда-то я встретился с коллегой. Она получила от Службы безопасности Украины сведения, что так называемая спецслужба «МГБ ЛНР» («Министерство государственной безопасности ЛНР» — Прим.ред.) уже начала искать сотрудников редакции и завела на нас дело. Эта новость стала первым звоночком к необходимой эвакуации.
Практически весь март мы прожили в Старобельске, а начале апреля все же выехали из города. Мы понимали, что рано или поздно чекисты попытаются найти меня, коллеги-журналисты на тот момент уже успешно эвакуировались. За городом я провел несколько недель. В это время я свято верил, что совсем скоро война закончится, а в наш город вернутся ВСУ и погонят нахлынувшую орду.
Но с каждым днем ситуация усугублялась. Становилось понятно, что чем дольше мы будем тянуть с выездом, тем выше риск застрять в оккупации. Еще хуже — меня могли найти и отправить «на подвал».
От редактора нашего медиа я узнал, что через такой опыт пришлось пройти журналистам из города Сватово. Главного редактора местного СМИ посадили в подвал вместе с сыном-подростком. От них требовали писать пропагандистские материалы, но те отказались сотрудничать с захватчиками. Я осознавал, что мог оказаться на их месте.
Изначально мы думали выехать в Днепр, который находится на подконтрольной Украине территории. Первой уехала супруга. Я должен был отправиться за ней через пару суток, но, увы, не успел этого сделать.
Из-за ухудшения ситуации на восточном участке фронта уже через несколько дней Луганская область оказалась отрезана от подконтрольной Украине территории. Россияне обстреляли последний эвакуационный конвой, выезжавший из области, ранив несколько мирных граждан, в том числе и детей. Вражеская пуля забрала жизнь у одного из пассажиров.
Местные перевозчики решили больше не рисковать. После этого долгое время единственным выходом оставалась эвакуация через Россию в какую-либо из европейских стран. А это значит, что всем выезжающим, в том числе и мне, необходимо было пройти все этапы фильтрации. Ее проводили российские спецслужбы на КПП.
Я поехал в начале мая. Первыми на захваченной украинской таможне нас встретили боевики «ЛНР». Они проверяли не очень внимательно, поскольку понимали, что их коллеги-фсбшники проведут осмотр тщательнее. Тут мне пришлось оговаривать «легенду» выезда. Скажу заранее, что оккупантам я не стал озвучивать мои истинные намерения — через Россию уехать в Европу, иначе могли возникнуть ненужные вопросы. Да и вообще, они не особо любили тех, кто направлялся в страны ЕС.
Я стал свидетелем того, как на паспортном контроле русский допрашивал девятнадцатилетнего парня, пытавшегося выехать в Польшу вместе с мамой и братом. Диалог оказался не очень приятным.
— Почему едешь в Польшу? Ты знаешь, что поляки не особо любят русских? — говорил пограничник.
— Я еду к тете в Польшу, хочу устроиться там на работу, — ответил паренек.
— А кем ты будешь работать? — уточнил погранец.
Парень замолчал. Лишь несколько секунд спустя сказал, что попробует устроиться официантом. Из-за волнения звучало это не очень убедительно. Конечно, пограничник начал дальше давить на молодого человека: «Мне не нравятся твои ответы, ты ничего не употребляешь? Может быть ты под чем-то? Ты можешь ответить, кем ты будешь работать? Ты вообще знаешь, что происходит в Польше? Они не любят русских, даже готовы их убивать. Может, ты хочешь вступить в какой-то националистический батальон, чтобы потом приехать на Украину и убивать своих же? Ты мне не нравишься, я могу запросто тебя не пропустить, и тогда мы отправим вас на перевоспитание лнрчикам».
Забегая вперед, скажу, что их семью все же пропустили, но им пришлось изрядно поволноваться. Надеюсь, теперь понятно, почему большинство людей тогда не решались сказать на границе правду о конечной точке своего маршрута.
Пост «ЛНР» удалось пройти без особых препятствий, а приключения начались позже. Ближе к 8 утра группа людей, с которой я пытался выбраться из оккупированного региона, стояла у российской границы. Мы пеклись под утренним солнцем еще около часа, пока людей наконец не стали пропускать к российскому КПП. Здесь же нам вручили миграционные карточки для заполнения. А уже после этого для украинцев начался первый этап фильтрации. Перевозчики мягко называли это «собеседованием с оперативниками российских спецслужб».
Мне «посчастливилось» общаться с фсбшниками в числе первых. Я зашел с вещами в крошечную комнату. За столом сидел чекист, одетый в гражданское. Захлопнулась дверь — вошел еще один, но уже в камуфляжной форме.
Сначала фсбшники хотели узнать, куда же я еду и зачем. Оперативники прекрасно понимали, что многие, кто выезжает, — противники оккупации. Я выложил им легенду. Мол, еду к двоюродному брату в гости, давно не виделись. Посыпались десятки вопросов, чтобы поймать меня на лжи. Почему сейчас едешь, ведь время-то неспокойное? А по чьей линии брат? Кем работает? Где живет? С каждым вопросом моя уверенность, как и легенда, рассыпалась, я стал волноваться. Фсбшники почувствовали это и начали давить на то, что я хочу выехать в Европу.
Они проверяли смартфон и цеплялись за все, что свидетельствует о связи с западными странами, изучали переписку с друзьями и историю в браузере. Мне казалось, что ничего подозрительного не было, ведь гаджет я подготовил заранее, но «спецслужбам виднее». Их заинтересовали приложения-самоучители ангийского языка и чат с другом, который в тот момент был в Канаде. Меня спросили: «Ты что, в Канаду собрался?» Я ответил отрицательно.
После этого началась проверка вещей. В моем случае подозрение вызвало постельное белье. Увидев его, они прямо спросили: ты хочешь уехать в Польшу? Зачем тебе постельное у родственников? Они пытались найти и другие слабые места легенды, но еще минут десять опроса — и успокоились. Меня попросили убрать вещи и покинуть кабинет, при этом оставив себе мои документы и «миграционку». Для чего именно — ответа у меня нет.
Кстати, детей моих попутчиков допрашивали тоже — отводили в тот же кабинетик. Причем отдельно, без родителей. Помню такой момент: выходит фсбшник, зовет девчушку одну. Дал ей горстку разных сладостей — при этом на его лице появилась лживая, лицемерная улыбка — и повел в комнатку. Смотрю на родителей, а они побледнели от ужаса. К счастью, она не ляпнула ничего лишнего, и их пропустили.
Приблизительно через час мне все же вернули паспорт и миграционную карточку. И больше ничего не сказали. Если допрос прошел успешно, то дальше нужно проходить паспортный контроль, но меня туда так и не направили. Хотя все мои попутчики уже прошли дальше.
Я просто остался ждать, чего именно — не понимал. Через пару часов все же решил спросить у фсбшников, что делать, и мне ответили: «Дальше нужно проходить паспортный контроль, но вы нам не понравились, так что мы не уверены, что вас пропустим».
Обратно возвращаться нельзя, поскольку там оккупация и «лнровцы». Они ждут тех, кого не пропустили, чтобы провести воспитательную беседу и выяснить в чем же дело. С такими мыслями я провел еще пару часов.
Около 14:00 я вновь обратился к представителю спецслужбы с вопросом, как быть дальше. Россиянин сфотографировал документы, отправил кому-то сообщение и молча ушел, не дав внятного ответа. Минут через десять он снова вышел и дал разрешение идти на паспортный контроль. Что изменилось с момента допроса, не знаю, но тогда я понял, что стал на шаг ближе к спасению.
На паспортном контроле везло кому как: кого-то допрашивали жестоко, с унижениями и угрозами, а кто-то просто ответил на вопросы и пошел дальше. Здесь у меня проблем не возникло.
А дальше началась, пожалуй, самая неприятная часть — допрос «доблестной» российской милиции. Сложность заключалась в том, что среди полицейских был мерзкий майор, который учил меня «родину любить» и задавал провокационные и откровенно неприятные вопросы. Он спросил: «Остался ли у тебя кто-то из близких там? А зачем же ты их бросаешь? А если «Родину» придется защищать? В нашу армию пойти не хочешь?». В данном случае я просто промолчал, хотя сдерживаться было очень непросто.
Милиционеры по моему рассказу составили документ. Прочесть его не разрешили, но вынудили подписать и дать согласие, что «по моим словам все написано верно».
Далее силовики потребовали «взять пробу для теста ДНК». Звучит абсурдно, но это происходило в действительности. Мне пришлось ватной палочкой провести по внутренней щечной поверхности полости рта. После ее запечатали в конверт с моей подписью. Напоследок взяли отпечатки пальцев: полностью отсканировали мне ладони, а затем только отпустили.
Ближе к 17:00 мне все же удалось пересечь границу. Но здесь меня ждала неприятная новость — перевозчик не дождался меня и уехал. Связаться с ним удалось не сразу, поскольку оккупанты «позаботились» об отсутствии мобильной связи в Луганской области: украинская симка у меня не работала, а российской не было. Мы созвонились с водителем по «Вайберу», когда его автобус проезжал уже около Воронежа: оказалось, что тот подумал, что меня не пропустили, и рванул дальше.
С помощью украинцев, у которых была российская симка, мне нашли другого перевозчика. Он как раз проходил проверку на том же контрольно-пропускном пункте. Ожидание растянулось на несколько часов, но россияне не пропустили его.
Я стоял посреди голого поля. Вечером солнце еще согревало, но потом оно спряталось, и начался собачий холод. Благо, на российской стороне таможни были украинцы на своем автомобиле. Пока они ждали своих родственников, разрешили мне отдохнуть и погреться в машине, дали воспользоваться телефоном с российской симкой и зарядить все девайсы. Взять меня с собой они не могли — лишнего места не было.
Ближе к девяти вечера, когда мои сограждане уехали, мой первый перевозчик, что уже был на пути к столице, нашел мне другого водителя. Тот смог приехать лишь через пару часов, и ему еще пришлось стоять около таможни два-три часа в ожидании других пассажиров. После этого мы наконец-то поехали в Москву. Там я должен был встретиться с другом и купить билет на прямой рейс автобусом в Варшаву.
В дороге без происшествий не обошлось — микроавтобус несколько раз ломался в пути. До пункта назначения мы приехали с большим опозданием.
Несколько дней я оставался в Подмосковье, и все никак не мог прийти в себя. Казалось, что за мной следят. Еще на границе фсбшники внушили чувство, что я — преступник. Такие ощущения сопровождали меня все время, пока я был в России.
Вечером третьего дня мы выехали в Варшаву. Я не мог нарадоваться грядущей свободе. Но в дороге на нас ждал неприятный момент. На посту ГИБДД наш автобус остановили. Раздалось сообщение водителя: «Граждане Украины, пожалуйста, приготовьте ваши документы». На противоположной стороне трассы стоял автозак, и это не на шутку меня встревожило. Как оказалось, практически весь автобус заняли именно мои соотечественники. Вошли два полицейских. Они молча, со злобой в глазах, осмотрели автобус и изучили документы, но после проверки всех отпустили.
Последним испытанием стало долгое ожидание: примерно в два часа ночи мы уже были на латвийской границе. Российская сторона держала нас безумно долго — где-то до 9 утра. При этом пограничники совсем не разрешали покидать автобус — пассажиры не могли даже выйти в туалет или покурить. Раз в час сотрудница погранслужбы приносила два или три паспорта, которые у нас забрали раньше. Только утром отдали документы всем, и мы смогли ехать дальше.
На латвийской границе я громко крикнул наше патриотическое приветствие «Слава Украине!». Другие украинцы поддержали меня аплодисментами, понимая, что мы наконец-то оказались на свободе! Через сутки автобус достиг пункта назначения, где я встретился со своей супругой.
На какое-то время мы задержались в Польше, а затем перебрались в другую страну Евросоюза. Спустя пару месяцев к нам приехали наши родители.
Долгое время я совсем не понимал, как быть дальше. Мне казалось, что моя жизнь остановилась 24 февраля, а все дальнейшие события — страшный сон, который приходится переживать снова и снова. Пожалуй, мне до сих пор иногда кажется, что я еще не проснулся.
Со временем я вернулся к журналистике, хотя не планировал продолжать из Европы работу в этом направлении. Но мне хотелось быть полезным для моего государства и родного Луганского края. Взвесив все «за» и «против», я решил стать на знакомую стезю.
Сейчас мы работаем для жителей временно оккупированной Луганской области — тех, кто смог покинуть регион и для тех, кто остался там. Последним приходится особенно непросто, потому что в самом Старобельске и прифронтовых городах до сих пор нет связи. Они порой едут в соседние поселки, чтобы воспользоваться интернетом и почитать новости. После этого, конечно, приходится чистить телефон.
Мы пишем о Луганщине и о том, что происходит на самом деле. С каждым днем становится все тяжелее получать информацию из области, но мы не опускаем руки и делаем все, что в наших силах. Верю, что мы как солдаты информационного фронта тоже вносим немалый вклад в победу Украины. Я точно знаю, что однажды мы все сможем вернуться домой, в наш родной украинский город… Там я перешагну порог родительского дома, а над всей Луганщиной уже будет развиваться флаг Украины.
Андрей Авраменко
