Шалом, котята. 17 июля 2024 года родился мой сын Мирон, и с тех пор я стал иначе ощущать мир вокруг. Теперь я смотрю на него как на среду обитания моего ребенка. Я понял, что должен сделать все возможное, чтобы Россия стала лучшим местом, где наши дети смогут любить, расти духовно, культивировать эмпатию и осознанность, развивать нравственность и культуру. Так Прекрасная Россия Будущего выглядит в моем представлении, но свою роль в ее становлении я вижу сквозь решетку и треснувшее окно тюремной камеры.
Что я могу для этого сделать, пока я тут? Мой сын растет без отца. Моя жена тратит все свои силы, пытаясь быть для Мирона обоими родителями сразу. Он не знает разницы между собой и мамой, и его восприятие нуждается в моей корректировке. А меня рядом нет. Он не понимает этого, но я-то понимаю.
Быть отцом, находясь в местах лишения свободы, вообще непростая задача, и вызывает она массу эмоций, а главное — вопросов. Для кого-то тюрьма может стать временем для глубокого самоанализа и переосмысления своих ролей и обязанностей.. но только если вам дали не 18 лет, как мне. Одной рефлексией тут уже не обойтись. Я сижу больше семи лет, три из которых провел в одиночной камере, и у меня было время подумать об этом и кое-что понять.
Иногда между собой зэки называют МЛС командировкой. Эта традиция началась с отцов, дети которых думают, что их папа уехал по работе. Может, кто-то и не может объяснить малышу, что папа в тюрьме и об этом нельзя рассказывать соседям, потому что это стыдно, но никто не сможет объяснить ему, что папе сидеть еще 11 лет, поэтому будь добр, развивайся так, будто у тебя все эти годы есть эмоциональная опора в виде отца, соучастник в освоении мира, пример баланса между авторитетом и эмоциональной доступностью, а главное, есть кто-то, кто не был все эти годы твоей мамой.
Я часто общаюсь с другими осужденными на тему отцовства, и каждый воспринимает роль дистанционного родителя по-своему. Мы все очень разные, а наши дети отличаются друг от друга еще сильнее, поэтому опыт каждого отца уникален. Однако у всех нас есть одна общая черта: этот опыт оставляет очень глубокий след в жизни наших детей.
Как я уже сказал, когда ребенок рождается, он не видит разницы между собой и мамой. В год у ребенка наступает кризис, когда он понимает, что он и его мама — два разных человека. В три ребенок начинает осознавать свои желания и потребности. В семь — что мир гораздо сложнее, чем казалось раньше. После двенадцати ребенок начинает поиск своей идентичности.
На каждом из этих этапов отец может предложить уникальную перспективу и способы взаимодействия, которые дополнят материнское внимание. Да, в первый год отец ребенка нужен скорее матери, чем ему самому, но с каждым днем роль отца в жизни малыша становится все более значимой, и в три года второй родитель уже обязан предложить альтернативные способы выражения эмоций и научить ребенка конструктивному взаимодействию.
После семи ребенок начинает осознавать социальные роли, и его эмоциональное здоровье зависит в большей степени от примера взаимодействия между родителями. К двенадцати годам отец может стать важным ориентиром, предоставляя поддержку и советы, а главное — помогая справиться с давлением сверстников.
Я не умаляю роли мамы, однако нужно понимать, что в глазах ребенка родители — разные люди и играют разные роли в его жизни. Но какую роль в жизни моего сына играю я? Как мне быть отцом и политзаключенным одновременно? Как изменить этот мир, чтобы моему сыну не пришлось пережить то, что пережили мы? Я думаю об этом каждый день.
Недавно мне пришло письмо, которое автор, поблагодарив за серию постов «Поговорим откровенно. Быть собеседником», подытожил словами о том, что когда некая проблема описана и имеет название, это составляет уже половину ее решения. Это замечательная мысль, и пусть она будет слоганом моей непостоянной рубрики «Поговорим откровенно».
Этим текстом мне бы очень хотелось поддержать всех отцов и матерей, находящихся в местах лишения свободы. В надежде, что близкие политпреследуемых смогут донести до них мои слова, просто скажу: я чувствую ту же боль, что и вы. Всегда помните, что вы не одни. Наше огромное международное сообщество делает все возможное, чтобы вы скорее оказались на свободе, а ваши близкие, пока вы еще там, не оставались наедине с режимом.
А теперь пойдемте описывать и называть.
Разлука с детьми
Начнем с того, что отцы в заключении сталкиваются с колоссальной эмоциональной нагрузкой. Политзэки чаще других подвергаются давлению администрации учреждения, но и без этого тюрьма — не самое приятное место. Мысли о семье могут поддерживать политзаключенного, находящегося в отвратительных условиях, но когда он свыкается с кошмаром, каковым теперь является его жизнь, то начинает ощущать, с одной стороны, невыносимую тоску по дому, а с другой, — вину за то, что не может быть рядом с детьми. Эти ощущения становятся его постоянным спутником. Мысли о семье не столько утешают, сколько причиняют боль.
Карл Юнг говорил: «Каждый из нас имеет свою тень, которую он не хочет видеть». В этом случае тенью становится чувство бессилия, которое дополнительно омрачает жизнь политзаключенного. Можно привыкнуть к чему угодно, но нельзя смириться с невозможностью участвовать в жизни ребенка, быть его поддержкой и опорой. В итоге чувство утраты и страха за будущее детей может перерасти в депрессию и тревожность.
Ситуация усугубляется тем, что отцы, находясь за решеткой, лишены возможности участвовать в принятии каких-либо решений, связанных с их детьми, и это приводит к еще большему эмоциональному напряжению. Из-за этого они могут испытывать чувство изоляции и одиночества, что создает порочный круг, где негативные эмоции только накапливаются. Да, моя супруга советуется со мной почти во всем, но рядом меня нет, и я понимаю, что не имею права принимать решения за них, ведь меня-то эти решения не коснутся. Это осознание ранит. Иногда мне кажется, что нужно поступить иначе, но у меня нет полноценного голоса, мой голос носит рекомендательный характер и это обстоятельство лежит глубокой пропастью между мной и моим ребенком.
И эта пропасть растет каждый день. Я не был рядом, когда он родился. Я не видел, как он впервые перевернулся со спины на животик, как пополз. Не я первый раз кормил его брокколи. Что он сказал свое первое слово, я узнал только через день после этого, когда включили таксофоны.
А на прошлом свидании он впервые сказал «папа». Я сидел рядом и писал этот текст, у меня была какая-то хорошая мысль, но когда Мирон повернулся ко мне, протянул ручку и сказал «папа», остальной мир перестал для меня существовать. Вспоминая это сейчас, я, блин, реву, потому что понимаю, как много всего я пропустил, хотя должен, просто обязан был быть рядом с ним.
Разлука с детьми становится для политзаключенного испытанием гораздо большим, чем сама тюремная жизнь. Кому, как не политзэку, известно, что в этой стране запрещают свободно думать и могут посадить любого только потому, что кого-то надо посадить. 2024 год объявили годом семьи и пообещали заботиться о наших детях, но только мы можем дать нашим детям нормальное будущее. В руках режима «детство» — инструмент давления. Наши дети находятся у них в заложниках, и если кто-то с этим не согласен, скажите это Леше Москалеву.
Поэтому как тут не тревожиться? С одной стороны, я не хочу, чтобы моя семья пострадала за мои убеждения, за мои взгляды. С другой — я буду отвратительным отцом, если буду молчать и ничего не сделаю ради будущего, в котором моему сыну предстоит провести жизнь. Мне больно принимать решения, я постоянно боюсь, что моей семье будут создавать трудности из-за того, что я политзаключенный, который смеет говорить, что он думает, но я прекрасно понимаю, что однажды мой сын спросит меня, почему я нихрена не сделал, а просто стоял в стороне.
И даже если не спросит, то я сам буду спрашивать себя об этом до конца жизни. Мою жену из-за моего статуса незаконно уволили с работы, когда она была беременна, лишив последних средств к существованию, так что я знаю, о чем говорю. Постмодерн вступил в свои права, и уповать на стабильность у меня больше нет никакого желания и сил.
Был бы я врачом, я бы молча лечил людей. Но я политзэк, и говорить — моя обязанность, поэтому я лечу людей вслух.
Так вот, психологи говорят, что даже просто разлука с близкими людьми — это один из самых сильных факторов стресса, способный подорвать психическое здоровье. В таких обстоятельствах, и это принципиальное отличие между политзаключенными и уголовниками, чувство вины за то, что мы не можем быть рядом, не можем поддержать свою семью в трудные моменты, защитить, увезти отсюда, становится неотъемлемой частью нашего существования. Это постоянное состояние тревоги, которое может вызывать депрессию и ощущение беспомощности.
В промежутках между пытками током пензенские чекисты угрожали мне, что закроют моих близких. Тогда я попросил их всех уехать из страны, чтобы я мог давать нормальные показания, — и они уехали. Сейчас я прошу об этом жену, но она не может бросить меня тут одного. Она готова остаться и разделить со мной риски, но к этому не готов я, поэтому вы никогда не увидите на моем канале иноагента* без звездочки, репост нежелательных и всякое такое. Мы уже семь лет балансируем между борьбой и безопасностью семьи, но до сих пор не пошли самым простым путем по причинам, названным выше. И знаете, теперь, когда я описал все это, мне как будто стало легче это принимать. Поэтому для начала нужно все проговорить. Дать проблеме название. И пусть они хотя бы оформят шенген, а в обложку загранника положат 500 евро.
Связь с детьми
Одной из важнейших задач для отцов в исправительных колониях является поддержание общения с детьми. Это не просто способ передать свои чувства и мысли, это возможность сохранить связь, которая может стать опорой для обоих. Письма, телефонные звонки или звонки по видео, короткие и длительные свидания — все это помогает поддерживать эмоциональный контакт. Исследования показывают, что регулярное общение с родителями, находящимися за решеткой, способствует улучшению психологического состояния детей и снижению уровня стресса у родителей.
Да и мой личный опыт говорит о том же. Я был на свидании с сыном дважды: первый раз — когда ему было три месяца, второй — когда ему было 7 месяцев. Оба раза я выходил оттуда эмоционально здоровым человеком. ПТСР, вызванный пытками и буллингом, купировался настолько, что я забывал, в чем вообще заключалась травля и почему нужно бояться пыток током.
И просто для примера расскажу про одного очень токсичного и неприятного зэка, который почти каждый день орет на своих детей и жену по таксофону, ругается матом, когда ему забыли что-то доложить в посылку, требует от детей делать намаз, потому что в СИЗО он понял, как это важно, и обзывает жену всякими словами, за то, что она не бьет их, когда те пропускают молитву. Эти дети настолько любят своего отца, что регулярно ездят к нему на свидания и в течение 72 часов смотрят ему в рот и стараются во всем угодить, молятся с особым усердием и дерутся за место на папином молельном коврике.
Хочу обратить ваше внимание на то, что когда он сел, им было чуть больше года. Но это не пример того, как завоевать любовь детей, растущих без отца. Пока они маленькие, они будут любить отца любым, если он есть. Это пример того, насколько детям вообще необходим отец, какое колоссальное влияние он оказывает на них и как много может вложить в их маленькие головы говна, если не работает над собой и над их взаимоотношениями.
Вообще много к кому на свидание приезжают дети, и я вижу кардинальные отличия не только в эмоциональном здоровье этих осужденных до и после свидания, но также и между этими осужденными и теми, к кому дети не приезжают. Чаще всего дети последних думают, что папа в командировке, и общаются с ним только по таксофону. И такие отцы тоже эмоционально гораздо стабильнее тех, кто не имеет возможности говорить с детьми хотя бы по 15 минут пару раз в неделю.
Поэтому сохранение связи с детьми становится важнейшей задачей для отцов в заключении. Юнгианец, автор потрясающего труда «Отец» Луиджи Зойя в своих работах подчеркивает, что отношения строятся на взаимодействии, и это взаимодействие крайне необходимо для обеих сторон. Сейчас почти во всех колониях есть видеосвязь и по заявлению можно на 15 минут оказаться дома рядом с семьей, обновить ваш совместный опыт, опыт вашего взаимодействия.
Мне очень грустно от того, что у меня с моими друзьями нет больше никакого совместного опыта. Я для них призрак прошлого, туманное воспоминание, последнее соприкосновение с которым было больше семи лет назад. Это у меня за все это время произошло, может быть, пять важных событий, из которых интересных только два. У них же за это время прошла половина жизни, и меня в ней не было.
А теперь представьте, что это происходит не с друзьями, а с вашими детьми. Это уже не грусть, а катастрофа. Зная себя, ручаюсь, что мое психическое здоровье не справится с этим без последствий. Поэтому дело тут не только в заботе о детях, как они там без отца. (Нормально они там без отца, они не знают, что это такое, и будут просто всю жизнь искать его в отношениях с партнером или ходить к психологу.) Дело скорее в эмоциональной стабильности самого отца, который ради детей просто обязан делать все от него зависящее, чтобы ребенок четко осознавал, в чем заключается роль дистанционного папы в его жизни, а главное — обязан оставаться адекватным и способным помочь своему ребенку социализироваться. Адекватное общение помогает детям чувствовать себя более уверенно и менее одиноко.
Но чтобы оставаться адекватным, отцу бывает недостаточно просто медитировать и пить светлый улун. Порой репрессии причиняют политпреследуемым столько боли, что справиться с травматическим опытом без профессиональной помощи бывает просто невозможно. Пенитенциарные психологи могут помочь разобраться с этим, но они все-таки офицеры ФСИН и не каждый готов принять их помощь, даже если они вполне компетентны в своем деле. Но иногда других вариантов просто нет и беседы с тюремным психологом становятся единственным доступным инструментом для стабилизации психического состояния. Я по себе знаю, как тяжело с ними общаться, потому что ты видишь в них не столько поддержку, сколько пособников режима, которые пытаются залезть тебе в душу, втереться в доверие и узнать твои тайны. Штатная психологиня СИЗО, например, просто помогала пензенским чекистам ломать меня, а первое, о чем меня спросил местный психолог, — спрятаны ли у меня где-нибудь в вещах запрещенные предметы.
Лучше всего справиться с психологическими последствиями пыток мне помогла борьба. Можно обратиться в известные правозащитные организации, они могут помочь доказать факт насилия и попробовать посадить виновных в нем силовиков, как это в свое время делал «Общественный вердикт»*. Но с ростом тоталитаризма шансов наказать садистов, если они носят погоны, почти не осталось. Добиться справедливости в ЕСПЧ больше не получится, но Россия пока еще дорожит своим местом в Совбезе ООН, поэтому можно попросить помощи в «Мемориале»* или, если ваше уголовное дело связано со свободой собраний, с антивоенным протестом или с деятельностью нежелательной организации, обратиться в ОВД-Инфо* и с их помощью подать жалобу в КПЧ ООН. Но это в любом случае довольно долгий процесс, а решетки, погоны и колючая проволока будут навязчиво напоминать политзэку о пережитом. По этой причине одной лишь бесперспективной борьбы может оказаться недостаточно.
Нормального психотерапевта в СИЗО или в лагерь не пустят, но нам и не нужен сеанс психоанализа. В случае явной необходимости можно связаться со специалистами через близких, и очень многие наши друзья готовы оказать политзаключенному такую поддержку. Подвергшиеся незаконному насилию силовиков и жестокому обращению могут обратиться к психологам фонда «Комитет против пыток». Если психическое состояние политзэка дестабилизировано ужасами войны с Украиной, то проект Without Prejudice тоже может оказать ему квалифицированную помощь. Кроме того, в рамках бесплатной терапевтической поддержки или кризисной помощи вам смогут помочь ребята из проектов «Тихая комната», «Псибатискаф» и некоторых других. Обращайтесь и помните, что вы не одни.
Также не забывайте, что и общение с детьми может помочь политзэку стабилизировать свое эмоциональное состояние. Поэтому подытожим:
— в любой колонии есть комната длительных свиданий, где политзаключенный может провести с детьми целых три дня. Многих политзэков увозят от дома так далеко, что поездка с детьми становится тяжелым и дорогостоящим испытанием. ОВД-Инфо* может организовать благотворительный сбор и помочь вам оплатить эту поездку (по всем вопросам можно обратиться к координатору с ником в Телеграме @oi_pzk). Кроме того, в России существует закон, согласно которому никто не должен сидеть дальше 500 км от дома. Я пробовал писать во ФСИН, но мне отказали в переводе ближе к дому в связи с «выездной» статьей. Тем не менее, существует практика, когда осужденных с такими статьями переводили ближе к дому после обжалования решения ФСИН через суд. Если вы не знаете, как это сделать, то вам с этим могут помочь юристы движения «За права человека»*;
— почти везде есть видеосвязь. Регулярные видеозвонки домой сделают ваш совместный с детьми опыт более актуальным, благодаря чему вы хотя бы так будете присутствовать в их жизни;
— в любой колонии есть таксофон, и по закону осужденный может говорить по нему 15 минут в день. Не везде этот закон соблюдают, но кому, как не политзаключенному и его семье, известно, что права не дают, а берут. Боритесь и добивайтесь этих звонков. Если у вас есть дети, то вы не имеете морального права считать звонки домой привилегией.
Исключением является нахождение в строгих условиях отбывания наказания (СУОН), помещениях камерного типа (ПКТ и ЕПКТ) и штрафных изоляторах (ШИЗО). Там звонки предоставлять не обязаны, но могут. Но тут речь уже не о борьбе за звонки, а о борьбе против репрессий, запихнувших политзэка в невыносимые условия. Нужно помнить, что борьба — не самоцель, и если нормального отношения можно добиться компромиссами с администрацией, то нужно рассмотреть и такой путь. Чаще всего им достаточно вежливости и отсутствия жалоб на них в прокуратуру. Но если нет, то юристы «Мемориала»* и «ЗПЧ»* могут помочь обжаловать решения должностных лиц, поместивших политзэка в такие условия.
В любом случае из строгих условий можно вести хотя бы переписку. Это хоть немного, но будет поддерживать эмоциональную связь между отцом и детьми. Ну и помните, что общение должно быть искренним. Дети чувствуют, когда родители неискренни, и это может еще больше усугубить ситуацию.
Участие в развитии детей
Даже находясь в заключении, отцы могут и должны участвовать в жизни своих детей. Я звоню домой несколько раз в неделю и вместе с женой изучаю специальную литературу, статьи о физическом и эмоциональном развитии малышей, мы обсуждаем педагогические методы, способы взаимодействия с Мироном, его реакции и навыки. Например, наш сын никогда не пеленался, не знает, что такое соска, пластиковая погремушка, кукла или машинка. Он также понятия не имеет, как выглядит включенный телевизор, и это наша принципиальная позиция. Раньше, лежа на животе, он чаще делал руки самолетиком, чем пытался опереться на них, и мы придумали кучу способов научить его этому. Мне было безумно интересно предлагать разные способы и слушать, как Настя их реализует. Я постоянно разговариваю с ним, а она каждый день показывает ему наши с ним совместные фотографии.
Когда ребенок постарше, то это участие может проявляться в виде советов, поддержки, обсуждения важных моментов взросления. Маленький ребенок может пересказывать сюжеты мультиков, выводы из наблюдений за дождем, стекающим по окну, кто что кому сказал в детском саду или школе, какого цвета у него карандаши, во что был одет раввин в синагоге, в общем, все, что подмечает его стремительно развивающийся ум. Да, рассказывай это кто-нибудь еще, мы бы вряд ли стали так внимательно слушать, но когда это рассказывает твой ребенок, то ты ловишь каждое слово и не перебиваешь с просьбой рассказать что-то поинтереснее, потому что ребенку важно это и он хочет этим поделиться с папой. Может быть, нам и не нужна вся эта информация, но такой разговор не только создает более прочную эмоциональную связь и доверительные отношения: в таком возрасте это основной способ развития мышления и воображения ребенка.
Участие в развитии взрослого ребенка имеет гораздо больше нюансов, поскольку чем старше ребенок, тем сложнее его психика и многограннее его личность. И в таких условиях одного отцовского принятия и советов может уже не хватать. Они тоже безусловно важны, но когда дети перестают спрашивать, почему небо голубое или почему пираты носят повязки, и для них гораздо актуальнее становится ОГЭ, ЕГЭ и прочий новояз, учить уроки по таксофону 15 минут в день оказывается не очень эффективно. И это как раз та сфера, где мы бессильны, поэтому проект «Без парты» предлагает детям политзаключенных бесплатных репетиторов по любым предметам. То, что мы не можем дать нашим детям сами, почти наверняка могут дать участники нашего международного комьюнити.
Моему сыну еще нет и года, и некоторые мои слова не являются следствием моего собственного опыта, но я читаю много книг по педагогике, общаюсь о том, что в них написано, с другими отцами, а еще у меня есть младшая сестра. Разница в возрасте между нами — 19 лет, и на ее примере я понял, что дистанционный отец должен стать настоящим экспертом по своему ребенку. Он должен знать как можно больше о том, что происходит в жизни его детей, поскольку у него нет возможности видеть все это воочию и делать простые интуитивные выводы. В этих условиях выводы будут тем точнее, чем больше даже незначительных подробностей о жизни ребенка знает его папа. Чем больше отец будет интересоваться у ребенка его успехами и неудачами, тем лучше будет понимать его. Но не все можно узнать от самого ребенка и далеко не все можно успеть обсудить за отведенные законом 15 минут в день.
Когда моей сестре было 10 лет, она приезжала ко мне на длительное свидание. Мы увиделись впервые за четыре года, и я прекрасно понимал, что она до конца не осознает, что я ее родной брат, нянчил ее первые пять лет жизни и люблю ее до невозможности. Мама постоянно рассказывала мне о ней, чтобы я не так остро ощущал свое отсутствие в ее жизни. Мы начали разговаривать, и я чувствовал, что она говорит со мной как со знакомым родителей. Но когда я продемонстрировал, что осведомлен даже о самых незначительных подробностях ее жизни, она не смогла сдержать слез, прижалась ко мне и стала реветь, потому что поняла, что она невероятно важна для меня, что мы — родные люди. Я обнял ее и тоже заплакал от осознания, что с нами делает эта гребаная тюрьма.
Эта ситуация помогла мне лучше понять не только ее, но и самого себя. Я рефлексировал, работал над собой и научился еще лучше понимать как сестру, так и вообще окружающих меня людей. Карл Юнг писал: «Понимание себя — это первый шаг к пониманию других». Поэтому отцы, которые работают над собой и рефлексируют, могут лучше понимать эмоции своих детей и их потребности. Это понимание становится основой для более глубоких и значимых отношений, даже если они ограничены рамками переписки, когда отец находится в СИЗО, или звонками из колонии, когда ребенок не может приезжать на свидания, потому что, например, ради безопасности живет с мамой за границей.
Между отцом и ребенком должна быть сильная эмоциональная связь, потому что только при соблюдении этого условия ребенок прислушивается к мнению отца и впитывает знания, которыми тот делится. В конце концов, эмоционально здоровый и проработанный отец вызывает гораздо больше желания поделиться с ним сокровенными мыслями, трудностями, попросить совета, чем отец, который не очень понимает даже себя и, скорее всего, просто скажет сыну очередное «Терпи, ты ж мужик», «Дай сдачи» и прочие маскулинные приколдесы вместо того, чтобы хотя бы допустить, что ребенка волнуют не только примитивные проблемы патриархального мира с простыми и плоскими решениями. Вместо поверхностного взгляда на сформировавшуюся личность («Ты же девочка, ты должна…») такой отец подойдет к анализу сложившихся обстоятельств с пониманием всей глубины чувств, на которые способен его ребенок. И для этого недостаточно просто читать книжки. Нужно работать над собой каждый день.
Саморазвитие
Саморазвитие имеет, пожалуй, ключевое значение в процессе отцовства в условиях пенитенциарной системы. Занятия самообразованием, чтение книг, изучение языков, общение с образованными зэками, переписка с преподавателями могут помочь отцам не только справляться с тюремными условиями, но и стать лучшими родителями в будущем. Существует несколько проектов, помогающих политзаключенным получать знания, одним из которых является проект «Вольные слушатели». Его координаторы могут последовательно высылать материалы, необходимые для освоения той или иной специальности. Кроме того, они быстро найдут преподавателя по интересующей политзэка дисциплине, и они смогут заниматься по переписке. В этом проекте участвуют преподаватели не только ведущих отечественных ВУЗов, но также Оксфорда, Сорбонны и Колумбийского университета. Еще мне часто пишут совершенно незнакомые люди и предлагают прислать что-то познавательное. Реже, но такое тоже бывает, собеседники предлагают обучать меня какой-то дисциплине, которой они владеют, или найти мне преподавателя по интересующему меня предмету. Так я изучаю сейчас немецкий и психологию.
Кроме того, при каждой колонии есть ПТУ и школа, где осужденные могут получить среднее школьное и средне-профессиональное образование по прикладным специальностям типа слесаря или сварщика. Некоторые колонии заключают контракт с университетами и те оказывают услуги дистанционного образования, которыми, например, пользуюсь и я, изучая с недавних пор юриспруденцию.
Луиджи Зойя говорит, «развитие — это путь, который ведет нас к лучшему пониманию себя и окружающего мира». Отцы, работающие над собой, могут стать не только примером для своих детей, показывая, что даже в самых трудных обстоятельствах есть возможность расти и развиваться. Они могут стать и просто интересными собеседниками. С эрудированным папой познавать мир гораздо интереснее. К тому же для ребенка это почти наверняка станет дополнительным поводом для гордости, которые в условиях дистанционного родительства часто бывают в дефиците.
Мой сыночек еще не понимает слов, но мы с ним все равно разговариваем, когда видимся. Я гуляю с ним по длинному коридору, показываю все вокруг, объясняю и привожу ассоциации. На свидании в октябре я взял его на ручки и просто говорил с ним: «Сейчас пойдем с тобой гулять, мой сладенький, будем ходить с тобой, бродить, да? Как «бродячие муравьи», Мара Сальватруча. Хотя, скорее, как сахаромицес, ведь обычно в процессе брожения участвуют грибы, так что давай лучше бродить как гриб кордицепс однобокий, завладеем с тобой мышечными волокнами муравья и демонстративно будем отсутствовать в его мозге, как тебе такая идея?» Настя услышала нашу беседу и сказала, что мечтает, чтобы я скорее вернулся и рассказывал Мирону все, что знаю. Про квантовую запутанность и миграцию америндов, про корпускулярно-волновой дуализм и битву на Курукшетре. Последние 15 лет, с тех пор, как мы познакомились, она впитывает эти знания сама и хочет, чтобы их с самого рождения впитывал наш сын, ведь мы по себе знаем, что чем больше у тебя информации о мире, тем интереснее в нем жить. Эрудиция отца точно сделает для ребенка процесс познания мира более увлекательным.
Не подумайте, что я оспариваю эрудицию мам. Я всего лишь пытаюсь донести мысль, что вклад отца и матери в мироощущение ребенка отличается сильнее, чем опыт двух живущих на разных континентах и в разные эпохи отцов. Вообще каждый из нас живет в собственном мире, и задача родителей попытаться разобраться в том, как этот мир устроен, и рассказать детям все, что они поняли, чтобы те переработали эти знания и передали своим детям. Да, эти знания могут и не претендовать на истину सत्य (сатья), но это наша субъективная истина मिथ्या (митхья), с которой полностью соглашаться и не нужно.
Вряд ли найдется хоть кто-то достаточно проработанный, кто назовет «эталоном отца» своего собственного папу. Суть взросления как раз в том, чтобы провести работу над ошибками своих родителей и не повторить их со своими детьми, при этом совершив с ними целую кучу новых, над которыми они в процессе взросления тоже, в свою очередь, проведут работу.
Один из самых гениальных и талантливых людей, когда-либо живших на земле, лауреат Нобелевской премии за развитие квантовой электродинамики Ричард Фейнман, рассказывая о своем отце, с теплом вспоминал педагогические методы, которые тот использовал. Его отец не был гением, но благодаря своей проработанности интуитивно понимал принцип устройства мира и передал это понимание своим детям. По выходным они с Ричардом гуляли в лесу, и мамы других детей захотели, чтобы они взяли с собой и их детей. Но между Ричардом и его папой были особые отношения, поэтому он отказал им и другим отцам пришлось самим вести своих детей на прогулку. В следующий понедельник один паренек спросил Ричарда: «Видишь вон ту птицу? Какая это птица?» Ричард ответил, что не имеет ни малейшего понятия. «Это коричневошейный дрозд. Твой отец ничему тебя не учит!»
Но все было как раз наоборот. Он уже научил Ричарда: «Видишь ту птицу? Это певчая птица Спенсера». Ричард знал, что отец не знает настоящего названия. «Ну так вот, по-итальянски это «чутто лапиттида». По-португальски «бом да пейда». По-китайски «чунь-лонь-та», а по-японски «катано текеда». Ты можешь знать название этой птицы на всех языках мира, но когда ты закончишь перечислять эти названия, ты ничего не будешь знать о самой птице. Ты будешь знать лишь о людях, которые живут в разных местах, и о том, как они ее называют. Поэтому давай посмотрим на эту птицу и на то, что она делает, — вот что имеет значение».
Два высших и корочка швеи пятого разряда никого не сделают хорошим родителем, но благодаря нашему всестороннему развитию у нас есть шанс лучше понять окружающий мир, себя и людей вокруг, научиться наблюдать и слышать. И только потом — стать хорошим родителем.
Но я понимаю, что каким бы хорошим папой я ни пытался быть, Мирон не будет считать меня эталоном. Отцы в колониях должны понимать и это, и то, что если у их детей начнется отторжение родительских методов воспитания, не нужно защищаться. Нужно поддержать своего ребенка.
Поддержка детей
Дети, чьи отцы находятся в заключении, испытывают психологические трудности не только в связи с отсутствием папы или с папиным статусом террориста/экстремиста/шпиона. Да, статус отца может оказывать существенное влияние на состояние ребенка, но для него совершенно естественно чувствовать стыд, страх и одиночество, и это могут быть совершенно самостоятельные чувства. У ребенка своя жизнь и в ней хватает огорчений, поэтому не нужно тянуть одеяло на себя и винить себя каждый раз, когда у ребенка плохое настроение. В нашем мире слишком много причин для грусти, чтобы они обошли хотя бы кого-то из нас, а наши дети гораздо более восприимчивы к такому и часто тяжело переживают травмирующие события.
Мы культивируем в своих детях эмпатию, но в обществе, где одобряют насилие и поощряют агрессию, эмпатичность может быть воспринята как слабость. Более эмпатичные дети чаще других подвергаются буллингу, и в большинстве случаев только вмешательство взрослых способно этот буллинг остановить. Первое, что нужно сделать в такой ситуации, — объяснить ребенку, что он стал жертвой травли. Сделать это эффективно может как раз отец, которого день и ночь поливают грязью пропутинские СМИ, что, по сути, тоже является травлей. Чтобы в трудную минуту суметь поддержать их, мы должны стараться лучше понимать своих детей и укреплять нашу эмоциональную связь с ними. Но даже если уровень доверия между ребенком и отцом высокий, то зная, что таксофоны прослушиваются, а письма подвергаются цензуре, ребенок может просто не говорить отцу о причинах своих негативных чувств.
Рассказывать все школьному психологу или классному руководителю также не всегда бывает безопасно: они могут не разделять ваших антивоенных настроений, не быть ЛГБТ-френдли или банально не понимать специфику работы с ребенком политпреследуемого, который читал в интернете, как его папу пытают током или называют его предателем и террористом. Поэтому родители должны не только сами поддержать своего ребенка, но и, если это необходимо, направить его в сторону профессиональной помощи. Такая психологическая поддержка может стать ключевым фактором в преодолении трудностей, с которыми сталкиваются дети, но поскольку откровенный разговор с непроверенным специалистом тоже может вызвать множество нежелательных последствий — от непринятия и осуждающих взглядов до анонимных доносов и появления в уголовном деле секретных свидетелей, — существует несколько проектов, организованных нашими друзьями. Они оказывают психологическую помощь детям политпреследуемых.
Координаторы психологического центра проекта «Открытое пространство» специализируются на помощи семьям политзаключенных и готовы найти специалиста и помочь с любыми кейсами детям любого возраста. К сожалению, проектов, специализирующихся на психологической помощи совсем маленьким деткам политзэков, я не знаю: скорее всего, их просто пока нет. Если ваш ребенок старше 14 лет и нуждается в психологической помощи из-за войны в Украине, то проект «Without Prejudice» окажет ему психологическую поддержку в видео- и аудиоформате индивидуально или в рамках группы поддержки. Кризисную помощь в видеоформате может оказать подросткам проект «Псибатискаф». Специалист:ки этих и других проектов бережно выслушают вашего ребенка и найдут правильные слова, чтобы помочь ему понять свои чувства и преодолеть возникшие трудности, а главное — сделают это безопасно.
Большинство проектов работают именно с подростками; понятно, почему. Детские психологи не так востребованы, поскольку отправлять маленького ребенка к специалисту может быть не очень эффективно. Психологическая поддержка, которую окажут родители, если они, конечно, понимают, что делают, возможно, будет даже более эффективной, чем помощь специалиста, так уж устроена гибкая психика малышей. Поэтому, повторюсь, чтение педагогической литературы и изучение психологии детского развития могут помочь отцам лучше понять, что сейчас происходит с их детьми и как поддерживать их в это непростое время.
«В каждом человеке есть потребность в поддержке и понимании», — говорил мой любимый Юнг. Отцы должны помнить, что их поддержка важна, и если не лично, то через проекты наших друзей они могут стать опорой для своих детей, даже находясь за решеткой.
Ответственность, осознанность и любовь
Очень важно, чтобы отцы понимали, что они все еще несут ответственность за своих детей, и эта ответственность не исчезает с потерей свободы. Это может стать для отцов источником внутреннего конфликта, когда они чувствуют, что не могут выполнить свои обязательства. Но ответственное отношение к миру делает нас более гармоничными людьми, и ответственность за детей в качестве первого шага может нам в этом помочь. Луиджи Зойя подчеркивает, что ответственность — это не бремя, а возможность. И лично я считаю, что ответственность — это такая тонкая нить над огнем, которую натянешь слишком сильно — порвется, а ослабишь — сгорит.
Найдя этот баланс, мы сможем чаще находиться в состоянии осознанности и благодаря этому гораздо эффективнее взаимодействовать с окружающей действительностью. Именно осознанное родительство является ключом к здоровой психике как ребенка, так и самих родителей, но, чтобы сохранить баланс, понадобится провести огромную работу над собой и научиться искусству любить. Создание безопасной атмосферы и если не физическая, то эмоциональная вовлеченность родителей в жизнь ребенка станет свободным от страха плацдармом для развития эмоционального интеллекта всех участников этих отношений, а понимание чувств, потребностей и границ ребенка станет хорошей основой для осознанного, пусть и дистанционного родительства.
Ключевым фактором тут, конечно, является именно ваше умение любить, потому что воспитание без любви — это дрессировка, а забота без любви — обычное обслуживание. И речь даже не о любви к своему ребенку, а о любви вообще. Любовь только к кому-то часто перерастает в чувство собственности и гиперопеку. И если мы не хотим травмировать своих детей, то должны научиться просто любить. И безусловная любовь — единственное условие.
Планирование будущего
Один из важных аспектов, который помогает отцам справляться с тюремными реалиями, — это планирование совместного будущего с детьми. Это может быть мечта о встрече, о том, как они будут делать что-то вместе, о том, как отец сможет восполнить упущенное время. Такие мечты помогают не только поддерживать мотивацию к самосовершенствованию, но и дают надежду на счастливое будущее. Если бы каждый год мы не были уверены, что в следующем году меня точно выпустят и мы сможем поехать в Индию, снять кино, записать альбом, переиздать книгу, а теперь еще и родить Мирону сестренку, то не продержались бы долгие семь с половиной лет.
Луиджи Зойя утверждает, что надежда — это свет, который ведет нас сквозь темноту. Для отцов в заключении надежда на оттепель и скорое воссоединение с детьми может стать тем самым светом, который поможет им преодолеть темные времена.
Важно думать о том, как будет развиваться жизнь после выхода из колонии. О том, что такого должно произойти, чтобы оттепель настала и политзаключенных отпустили. Как будет устроен мир и наша жизнь после такой оттепели, как мы можем поспособствовать ее приближению и что можем сделать, чтобы она принесла счастье как можно большему количеству людей. Такая подготовка к возвращению домой и, главное, к роли отца однозначно улучшит шансы на успешную реинтеграцию в семью и общество, потому что только искренне веря, что скоро вернусь, я не впускаю тюрьму в свою голову.
Одна из главных задач политзаключенного — как можно скорее вернуться на свободу. И если он может выйти по УДО, — пожалуйста. Известны случаи, когда политзаключенных отпускали на УДО, поэтому если у вас на личном деле написано «Конец срока 2035 год», то попробуйте забыть это ужасное число и держать в голове хотя бы год, когда подходит УДО или ПТР. С такими цифрами легче ужиться. А если УДО у политзэка уже подошло, то наши друзья из движения «За права человека*» помогут ему собрать документы, составят ходатайство в суд и поддержат его во всех инстанциях. В конце концов, даже если после его кончины развенчание культа личности деда не начнется, то как минимум запрет на УДО по политическим статьям снимут наверняка.
Общение с другими отцами
Поддержка со стороны других отцов, находящихся в аналогичной ситуации, может быть очень важна эмоционально. Обсуждение сложных моментов, совместные занятия могут помочь справиться с чувством одиночества и безысходности. Взаимопомощь становится не только способом поддержать друг друга, но и важным шагом к преодолению трудностей. Подобные отношения в тюрьме называются словом «семейничать». Мой совет: не семейничайте с кем придется. Пусть лучше общение в тюрьме будет переносить вас на волю и готовить к жизни в Прекрасной России Будущего или, ладно, эмиграции, чем помогать осваиваться в тюрьме и тем самым впускать ее в себя.
«Мы не можем существовать в одиночку, мы нуждаемся в других», — говорил Карл Юнг. Тюремная «семейка» в заключении может стать опорой, поскольку в ней каждый имеет возможность поделиться своим опытом, найти решение, получить поддержку. Вы можете общаться с другими отцами, обсуждать педагогику, вместе ходить на длительные свидания, познакомить жен и детей. Будет замечательно, если вашими семейниками станут другие политзэки. Вы можете помогать друг другу развиваться, шутить элитарные шуточки и обсуждать хорошее кино. Как показывает практика, и у зэков с детьми, и у большинства политзэков на воле было больше интересных увлечений, чем у обычных уголовников, и они могут дать друг другу больше, чем получат от закладчиков и убийц.
Честность и открытость
В тюрьме существует негласное правило: нельзя плакать. Другое тюремное правило гласит: без палева можно все. Глубокие чувства, на которые способны эмпатичные люди, не могут и не должны быть предметом стыда или рассматриваться как показатель слабости. Ваня Нойз* в интервью Дудю* сказал, что способность к эмпатии — это его сила. После нескольких месяцев пыток и нескольких лет жестокой травли я все равно продолжаю любить людей и иногда чувствую, что через слезы забираю чужую боль. Что это моя сила. Но не нужно демонстрировать слезы в тюрьме, чтобы не создать себе проблем. Не нужно открываться тем, кому открываться не хочешь. В первую очередь мы должны быть честными с собой.
Честность и открытость в общении с детьми о чувствах и переживаниях тоже играют важную роль. Отцы должны понимать, что их уязвимость может стать основой для более глубоких и искренних отношений с детьми. Говоря о своих страхах и надеждах, они могут помочь детям понять, что те не одни в своих переживаниях. Как подчеркивает Луиджи Зойя, открытость — это ключ к пониманию и принятию. Когда отцы открыто делятся своими чувствами, это создает пространство для честного общения и укрепляет между ними и детьми связь, столь необходимую в условиях вынужденной разлуки.
Переосмысление роли отца
Отцовство в условиях исправительных колоний — это сложный и многогранный процесс, который требует огромной эмоциональной работы. Однако, несмотря на все трудности, отцы обязаны делать все возможное, чтобы сохранять связь со своими детьми, участвовать в их жизни и расти вместе с ними, и проекты наших друзей поддержат нас в этом на каждом этапе нашего пути. Ответственность, осознанность и любовь, создание прочной эмоциональной связи, поддержка детей и стремление к саморазвитию становятся основами для будущего, в котором отец не только сможет занять важное место в жизни своего ребенка, но и осознать свое место в мире.
Юнг говорил: «Тень, которую мы не признаем, управляет нашей жизнью». Отцы, осознавая свои ошибки и недостатки, могут работать над собой, принимать более осознанные решения и становиться лучшими родителями, даже находясь за решеткой. Заключение может стать временем для рефлексии, отцы могут задать себе важные вопросы о своей роли в жизни своих детей, жизни нашего международного комьюнити и общества в целом. Это время для переосмысления своего опыта и выбора новых путей, которые помогут стать лучше.
Отец — это не добытчик, не защитник, не муж мамы и даже не биологический родитель. Эти стереотипы не имеют к нам никакого отношения, пока мы сидим вдали от своих детей. Но, находясь в тюрьме, отец все равно способен оставаться отцом. Вынужденная разлука может помочь нам осознать, в чем на самом деле заключается эта трудноуловимая роль. В разлуке с детьми мы способны переосмыслить роль отца, не отвлекаясь на непрерывное соответствие стереотипам. Ответственность, связанная с нашей ролью, влияет не столько на наших детей, сколько на нас самих, поэтому переосмысление отцовства может и должно научить нас быть лучшей версией себя не только ради наших детей, но и ради всех людей. Наши дети — самые подходящие для этого учителя.
